С маслом и с икоркой даже. Перехожу к третьему, решающему…
— Веревку намылить и самому повеситься? — саркастически произнес Хрестный.
— Вопрос решающий, потому что от него зависит, будем ли мы решать положительно вопрос в целом. В смысле «to be or not to be», что в переводе значит «мочить или не мочить». Короче, ты отдаешь свою проводку на «дурь» и с тех пор близко там не толчешься.
— Слышь, Петрович, вы каким местом это придумывали, а? Вы хоть соображаете, что на себя берете и во что вяжетесь?
— Соображаем немного. Ты вот иногда выглядишь дурак дураком.
Хрестный весь кипел. Впервые лет за двадцать кто-то осмеливался ему такое говорить в лицо. Его топтали прилюдно, погружали мордой в толчок, а он терпел.
И правильно делал вообще-то. Потому что Хрестный понимал — Петрович наглеет именно потому, что хочет его спровоцировать. Уж Митя точно был бы за то, чтоб пописать Хрестного без долгих разборок. Но булочная королева запретила.
Конечно, для нее сейчас главное — бабки. И всегда будут главным. Она их умеет делать из всего: из хлеба, пива, водки азарта, похабных страстишек, страха, ненависти… Поэтому она и хочет, чтоб Хрестный сам все отдал, оставшись с голым хреном, в надежде, что дадут ему спокойно дожить до старости. Но, конечно, не дадут. Как только общак и линия транзита наркоты придет к Булке — о Бузиновском лесе можно и вовсе не поминать! — за жизнь Хрестного никто копейки не поставит. Расчетлива, падла! Как же он, старый хрыч, проморгал эту заразу?!
Стучали ведь, давно стучали — прикинь, Хрестный! А он ее всерьез не принимал, в расчет не брал. Потому что привык: баба — это просто мясо для порева, и сама по себе ни шиша не стоит. Вот и обвертела зассыха вокруг пальца. Но эта точно — пока не вытянет все, что сможет, не убьет.
А с Митей — сложнее. У Петровича всегда «замочить» — на первом месте.
Блатные понятия ему — по фигу. Деньги — грязь, он за ними не гоняется. Купить его нельзя. Светку, может, и трахает изредка, но любит скорее как дочь или младшую сестренку. Умрет, а не продаст и не приревнует. Ну и у него к Хрестному личные счеты есть. В прошлом году его корефана по Афгану, Ваню Тихого, который несколько раз Хрестному дорогу переходил, завалили. Макар сделал, но Хрестный оплатил. А Макар, по данным японской разведки, сидит сейчас где-то у Петровича.
Вместе со своим пацаненком и бригадой, которую Хрестный его прикрывать послал.
Точнее, отслеживать. Если Макара там раскололи насчет заказа на Ваню, то Петрович точно старается довести Хрестного до белого каления, чтоб тот рыпнулся и словил его спецназовскую пулю. А автоматов тех, что у «Ниссанов», он не побоится. Его ребята лучше косят — специалист учил. А сам нырнет в какую-нибудь мелкую ямку или трупом Хрестного прикроется… Трупом! Бр-р… А потом, когда Света спросит, какого хрена они Хрестного замочили, скажет: «Извини, он сам, сука, первый пушку дернул! Кто хошь подтвердит». Знала Светуля, кого на стрелку присылать. Надо спокойнее, спокойнее, не рыпаться, не злиться. Базарить по-деловому. Даже не погнушаться, если надо, немного прогнуться перед этим Митей…
— Ладно, Петрович, — сказал Хрестный, сумев усмирить гнев, — допустим.
Могу я, скажем, прикинуть спокойно, что у вас из всего этого получится? Может, и ты чего поймешь немного по-другому. Начну с Бузиновского леса и того, что там лежит. Видать, что студента этого, который Сережку Корнеева и Юрика приложил, вы у себя держите, бумаги уж точно у вас. А у меня только этот краевед-директор и старик Ермолаев, который теперь, когда тайник изъят, и гроша ломаного не стоит. Идите на болото, раз знаете куда, берите клад… А может, и ни хрена не лежит, потому что по этому месту фронт проходил. Могли немцы растащить, могли наши, а могло и попросту все расшвырять снарядами на куски, а почва там топкая — ищи, поди-ка, в болоте. Ты бывал там когда-нибудь?
— Нет, не сподобился пока, — Петрович очень настороженно присматривался к собеседнику. Что-то уж очень быстро успокоился. Среди братвы ходили слухи, что Хрестный умеет забалтывать и расслаблять тех, кто ведет с ним подобные разговоры, а потом, застав врасплох, своего шанса не упускает…
— То-то и оно, что не бывал. А я вот два раза был. Этой весной и вот сейчас, осенью, неделю назад. Зимой и летом там вообще делать нечего. Зимой
— потому что снегом все заметет, а почва смерзнется, и фиг ее расковыряешь. А летом там травы стоят в пояс, и хрен его знает, что в этой траве лежит. К каждой проволочке смерть может быть привязана. Да еще и комарье ест. Ну а весной, с конца марта и по начало мая, или вот как сейчас, в октябре, поискать можно. Так вот, ребятки, которых я набрал, это не мальчики-пионеры. Там и капитаны-саперы есть, Афган, Приднестровье, Абхазию, Чечню прошли. Спецы!
Однако же весной двое подорвались, а на той неделе — еще один. Там с миноискателем нечего делать — везде пищит. Под почвой — и осколки, и целые снаряды, и мины, и бомбы, и стволы от оружия, и каски. А есть деревянные мины — ящик и ящик, а попробуй, дерни! Костей не соберешь. Там, кстати, настоящих черепов и костей — свихнуться можно. Там наших тысяч двадцать лежит и немцев, наверно, с пять тысяч наберется. Насмотришься — три дня есть не можешь.
— Ты меня не стращай. К чему ты все это говоришь?
— Да так, для общего развития. Чтоб имел представление, где вы с нуля начинать будете, если моих ребят оттуда сгоните. А они, между прочим, за два сезона кое-что об этих местах узнали. Правда, за эти знания трое жизни положили. А скольких вы там угробите — не знаю…
— Надо полагать, что ты нам помощь решил предложить? — осклабился Дмитрий Петрович.
— Просто подумать предлагаю. Может, проще долю выделить, чем потом гробы покупать.
— Все у тебя по этому делу?
— Нет. Что вы будете делать, если и впрямь найдете что-то?
— Ну, это уж не твоя забота.
— Может, оно и верно. Хотя, судя по тому, что моя скромная фирма об этом знает, ваша контора таким бизнесом никогда не зарабатывала и в ценах на этот товар мало что понимает.
— Найдем специалистов.
— Найди-найди, постарайся! Много таких простых сейчас в ФСБ сидит. Ты пойми, Митя, это ж не лом цветных металлов. Это ж, милый мой, XVII век, а может, и более древнее что-то. Опять же — там персидские и всякие там шемаханские вещи лежать могут, то есть Восток, а он и вовсе — «дело тонкое».
Допустим, будет там лежать какой-нибудь кубок весом в полкило. Предложат тебе за него 10 тыщ баксов, ты и обрадуешься. А рядом будет рюмашка стоять, маленькая и невзрачная. Покупатель скажет: «Ну, давай уж и эту возьму. За сто баксов». Ты и отдашь — дерьма, мол, не жалко. А на самом деле за тот кубок он, может, и переплатил, потому что таких до фига и больше, но зато рюмашку, которая ужас какая редкая и ценная, поскольку ее еще до нашей эры делали, он за тысячную долю от настоящей цены взял… Это я тебе для примера говорю. Чтоб ты понял, каково иметь дело с антиквариатом. Понимаю, конечно, что ты сейчас опять скажешь: «Какое твое дело!», да только те, кого вы со Светкой сейчас перекупили, и может быть, на этот куш уже пасти пооткрывали, могут и не понять…