Сольются небесные огни в страшную большую силу и молнией на землю упадут.
Ударит птица-молния в гору. И глубоко уйдет небесная сила в каменную породу.
Изменится от жара молнии порода в земле. И там, где прожгла жилу огненная сила, испечется золотой песочек.
Остынут горные печки, и остаются в горе на веки вечные золотые ручейки.
Словно закопал великан в земле золотую ветку-молнию. Называют старатели такие места золотыми жилами.
Драгоценная жила вся из желтого такого песочка. Бывает еще, сплавляется в каменной печке песок в крупные камушки-самородки.
А ежели расщедрится божия природа, одарит прямо по-царски. Встретятся в золотой жиле самые удивительные большие самородки. Называют их лошадиными головами, и входит таких на ладонь два-три.
Рождается так в сибирской земле сокровище золотое. Сокрывают богатство то Богунайские горы для добрых людей.
Но бывает, и в природе выходит ошибка-неошибка, а воде недоделки. И такая страсть из этого получается! Про то и сказ вам рассказывается.
Давно, еще до смутного переворота все стряслось.
Процветала у чистой речки тезка ее ладная да пригожая деревня Сокаревка.
Стоял в той деревеньке крепкий рубленый дом крестьянский. Жил не тужил в нем достаточный поселянин Гавриил Аристархов. Жили они с работящей женою Полиной. Средняя в царское время семья. Играют шестеро здоровых ребятишек по лавкам.
Пошел старшему пятнадцатый годок. А самый младшенький еще младенец и соску сосет.
Было у семьи серьезное хозяйство. Имели они на хозяина дарственную грамоту от царя-батюшки с гербами на полные семь гектаров черноземной сибирской землицы Весенним временем, летом зеленым да осенью золотой все сеяли, косили да жали.
А после крестьянских забот, на Покров, отправлялся хозяин их на охотничий промысел.
Любили в старину тогда в Сибири добыть по осени жирного глухаря к семейному столу.
Прекрасная дикая птица и весом была тяжела. Тянула к зимушке на пять или даже шесть кило. Поймаешь трех глухарей — и вот вам целый пуд птичьего мяса со всякими потрохами.
Походит дикий глухарь манерами больше на домашнего индюка. Приручается даже, и хорошо.
Разводили ведь умные люди в царское время глухариные питомники с великим успехом.
Таежный красавец-глухарь водится во множестве на ягодниках да кедровниках. Отъедается на природе на долгую нашу зиму, по-местному — жирует. А жировали таежные индюки в ту пору в древнем богатом кедровнике, что вверх по чистой речке Сухаревке. Охотились там на них и добывали птицу к столу. А уж как хорош да распрекрасен рослый глухарь на столе!
Готовили лесного петушка так. Снимут с толстой тушки пестрое перо. Опалят немножко и выберут из розового брюшка мягкое нутро. Сполоснут водичкой и начинят глухаря чищеными ядрышками кедрового ореха. Добавят по вкусу специй всяких и белую соль. Уложат здоровенную птицу в большой семейный чугунок и рогатым ухватом, ловко так, отправят всю красоту прямо в жаркую духовку великой сибирской матушки-печи.
Слов нет, какой же от природной дичи развевается по избе ароматный дух. Прожарят в печке глухаря до самой смачной золотистой корочки. Истечет жирная птица сладковатым соком на луковые дольки с картошкой.
Сбегутся на мясной аромат все голодные ребятишки, разберут ложки и только и ждут мамку с артельным чугунком.
Доставляет жареная дичь с лучком да орехом доброму человеку в своем семействе великое утешение в пасмурный денек сибирской зимы.
Так что с радостным нетерпеньем ждут жена и детки счастливого возвращения своего охотника с приятною добычей.
И однажды, как заведено — после Покрова, оснастился отец семейства в путь для ловли глухарей. Уложил и ловчую сеть, и петли-ловушки, и, конечно, взял большой мешок под птицу.
Вышел на тропу охотничью Гаврила Аристархов по первому снегу.
Думал обрадовать домашних удачной охотой, а обернулось-то все с ног на голову.
Отбегает от лесной речки Сухаревки вверх по течению в тайгу чистый ручеек. Выводит он охотников кривою тропкой вдоль узкого бережка в сторону кедровой рощи.
Начал Гавриил подниматься выше по ручью. И так незаметно отошел понемногу от бережка в сосновый лес.
Расступилась неожиданно на пути дремучая тайга, показалась за соснами маленькая полянка. Сама вся в белом первом снежке, так и манит пойти. Пошел через нее наш охотник. Засмотрелся путник на открывшуюся дикую красоту той приятной полянки. Зашуршала у него под сапогами высокая сухая травка на странных таких кочках.
Вдруг затрещали под Гавриилом гнилые доски. Выскользнула из-под ног сыра земля. Рухнул охотник со всего маху в неведомую глубоченную яму. Только его и видели черные вороны.
Как же глубока была эта тайная яма, что не сразу долетел наш крестьянин до самого дна. Побился еще по дороге обо всякие там выступы и гнилые перекладины. Занесла же нелегкая бедолагу.
Ухнулся Гаврила на земляное дно ни жив ни мертв. Осыпало гостя сверху всяким сором.
Немного погодя начал он шевелиться. Очнулся и в себя понемногу пришел. Тряхнул буйною головушкой в сырой непроглядной темени. Ушибся, конечно, крепенько, но в целом вроде ничем не повредился. Вскоре приподнялся от земли и смотрит со страхом вокруг.
Открылась пришельцу словно страшная тайна мрачного подземелья. Проступила перед нежданным гостем в тусклом свете внутренность позабытой-позаброшенной шахты.
Заскребли почему-то у гостя кошки на душе. Страшно что-то стало Гавриле здесь оставаться. Глянул вверх с надеждою, выход посмотрел. Добраться до краешка трудно будет, очень высоко. Кажется, саженок десять или все двенадцать до белого света. Сразу выбраться никак не получится. Не справиться голыми-то руками. Вниз оборваться можно.
Решился невольный гость сыскать выхода в самой яме. Авось повезет. Было тут, однако, темным-темно. Как в добром погребке.
Здесь еще терпимо, а дальше тьма египетская.
Решился тут наш охотник зажечь-запалить вязаный платок свой шейный, тонкой шерсти. Достал верное кресало и давай огонь высекать. Вылетели из кремня веселые искорки и понемногу сухую шерсть запалили.
Набрал яркий огонек силу. Отступила от него древняя тьма, и увидел наш крестьянин старую выработку. Потрудились, видно, здесь старатели на славушку.
Уходит далеко в темноту неровная большая нора — как пещера.
Чего же тута искать-отрывать можно было с таким-то рвением да усердием?
Кажется, вид у породы самый невзрачный, самый бросовый. Значится, ничегошеньки вокруг и нету.
Прошли за кривым следком. Прокопали по неровной дорожке. Получается, что провалился Гаврила в старательскую древнюю шахту. Выкопали здесь широкую золотую жилу. Работали, видно, очень удачно да долго, и недаром. Представилось гостю, как тускло блестели в мозолистых ладонях веселые самородки. Оттягивал карманы да пояса, песочек золотой в толстых мешочках. Может, и Гавриле грешному чего перепадет?