— Здравствуйте, коли не шутите. А орать нечего — люди устали и спят.
Эту не очень вежливую фразу произнес Валера Латов. Михалыч на приветствие не ответил решительно ничего, а после сказанного Латовым что-то промычал с одобрительным видом.
— Не вы хозяин дома?
— Нет.
— Можно видеть хозяина?
— Нельзя. Хозяин спит.
— Мы по очень важному делу.
— Завтра нам вставать в шесть часов, я никого будить не буду.
— А Владимира Николаевича можно видеть?
— Владимир тоже спит, ему тоже вставать в шесть утра.
— Видите ли… Мы могли бы обменяться информацией, вам тоже было бы полезно.
— Не думаю… У вас нет никакой информации, вы и в пещере-то не были.
— Информация бывает и о людях.
— Что Акакий у меня третьего дни с бабой переспал? А и пускай, — лицо Валеры Латова опять стало тусклым и глупым. — Или мне расскажете, что он, — Валера ткнул куда-то в сторону Михалыча, — старый белогвардеец? Так ведь это же хорошо. В НТС пошел зря, к масонам проклятым пошел… А так — все верно, правильный человек. Или мне расскажете, что я коньяка много пью? Так це я и сам трохи знаю…
И огромная физиономия Латова приобрела такое добродушное и вместе с тем такое глупое выражение, что будь гости посообразительнее, они тут же задали бы стрекача. Но умственные способности явно не входили в те критерии, по которым отбирали «гостей».
— Совесть гражданская у вас есть? И деды у вас коммунистами были. Вы же должны нам помогать!
— Ага… Один дед у меня, который коммунист… Он уже вам помогал, ага… Бабка потом цею справочку… Цею бумажку подтирную! — взревел вдруг Валера, и его лицо, шея, грудь в вырезе рубахи приобрели вдруг ярко-красный, с влажным отблеском оттенок, а глаза раскрылись широко, и, как с перепугу показалось Саше Маралову, изрыгнули две извилистые молнии. И тут же лицо опять стало добродушно-туповатым, а речь — простонародно-примитивной.
— Так вот бабка-то справку когда у ваших получала, одного просила… Чтоб ей сказали, где кости мужа в яму свалены. «Не знаем сами», — говорят. «Ну хоть скажите, в какую сторону кланяться, когда мужа буду поминать». — «И того не знаем, говорят, все архивы, говорят, пожжены. Чтоб и через тыщу лет никто, чтобы не дознався…» Так что вот… Помогу я вам, паны добродию, а сам и сгину… Ни, я вас боюся.
— А второй дед? — быстро спросил Михалыч, так и не поднимая головы.
— А что второй? Вот паны… Гости наши дорогие, они мне того деда не простят. Тот дед жидам и коммунистам башки рубил… Потом когда лихо пришло, тихо сидел себе, на хуторе. Но вот что характерно, панове: дожил дед почти до наших дней, когда от деда-коммуниста уже и памяти-то не осталось. До ста лет дожил, и все про советскую власть говорил, как этому, — опять тычок в сторону Михалыча, — как этому ни то что не сказать — а даже и не додуматься. Куда им, городским да петербургским! Вот дед, как увидит морду бритую, скобленую — сразу же крестился и плевался. А уж матюкался! Страшно вспомнить…
— Второго деда вам партия давно простила… — вякнул было один из «гостей».
— А хиба ж я первого вам простыл? — простонародный акцент в речах Валеры стал несравненно заметнее. — Жаль, конечно, дурака, сам виноват. Не будь мне он дед, я так бы и сказал: кошка скребет на свой хребет. Ежели бы он вам по дурости не помогал… Ежели бы оба мои деда, как один — увидят жида, и сразу резать! Увидят красножопого — и сразу потрошить его, заразу!
Валера опять рявкнул разъяренным медведем, и усы у него встали дыбом, как бивни кабана-секача. И закончил:
— Так, может, и сейчас Дон был бы совсем не таким…
— Ладно, Валерий Константинович… Давайте отложим политические дебаты… Нам нужен такой Владимир Николаевич Стекляшкин. Благоволите нам его привести.
— Хиба ж вы, панове, мне начальство? А так думал, по моему скудному уму, что мне один только Гусь и начальник…
— Ну тогда…
Впрочем, гэбульник сделал только один шаг в сторону спальных комнат, и остановился, натолкнувшись на внимательный, совсем не глупый взгляд Валеры. Привстав, главказак словно целился в начавшего движение, оценивал — как ему бросить свою многопудовую тушу.
— По-хорошему… Стойте, панове, где стоите… — вполголоса кинул Валера, и две группы людей нехорошо, подтянуто замерли на месте. Саша Маралов — умный все же мальчик! — отодвинулся; Михалыч с гадостной улыбкой пробовал, острый ли нож.
— Об чем крик, Валерий Константинович? Разобраться надо с этими, что ли? — тихий голос из глубин дома действовал поневоле умиротворяюще. Белая фигура Акакия Акакиевича в дверях застыла, покачиваясь со сна.
— Из «Конторы Глубокого Бурения» они, люби и жалуй… по заслугам, — познакомил Латов, и Акакий Акакиевич понимающе кивнул начальнику.
— А, из «Конторы Бурения…» Слыхали, слыхали. Сегодня шли через деревню, нам рассказали. Много шпионов выловили, ребята?
— Мы… Информацию… — только и нашелся что сказать Васена. — Мы к вам по хорошему, а вы!..
— Мужики, вы бы топали к себе, а?! Вы тут и так столько наворотили, что страшно сказать.
— Знаете что! Не разводите тут демагогию! Вы!.. Вы как смеете!
— Рудник-то ваш, ребята, тут слов нет. Мало вам этого факта? По-хорошему говорю — валите вы по холодку. Завтра тут журналисты приедут, в том числе и иностранные, предупреждаю по-хорошему.
— Журналистов?! Иностранных?! — взвыл Васена, и Коля с Вовой напряглись и подобрались. — Вот кого сюда Гусь нам привел, в нашу тихую Сибирь! Родину позорить?!
— Да чем вы хуже журналистов-то?!
— Мы хоть не врем! Не то что эти…
— Не врете?! Вот вы на образа не покрестились… Так скажете, неверующие?
— Конечно. Я вот лично неверующий, — заулыбался Васена, очень гордившийся своим атеизмом.
— А вот и врешь! — Латов прихлопнул по столу ладонью. Стол зашатался, гэбульник отскочил, в глубине дома завозились. — Кто тетку с ведрами пустыми обходил, а?! Не врет он, как же! Сразу вот взял и соврал! Верующий ты, дядя! Язычник, знамо дело!
— Да причем тут Родина, ребята?! — развел руками Акакий. — С ума вы, что ли, посказылись… Родина — это которые в пещере чуть только не штабелями лежат. А кто их убивал — какая же это все Родина?! То изменники Родины, и только.
И Акакий Акакиевич еще долго мотал головой, приговаривая что-то в духе:
— Это же придумают — Родина!
— Позвольте… — Вова с его неформальной логикой, с правильной речью и умением видеть главное просто не мог промолчать, — позвольте… Государству надо же было получить уран?! Вы же не хотите, чтобы Америка нас перегнала?! А кто их убил… докажите!