— Может быть, и отдадим…
Иван присел на поваленный ствол, похлопал ладонью Акакию — мол, садись тоже рядом. Акакий тоже присел, но в стороне и насторожено. Иван сидел тихо, расслабленно. Или не собирался драться, или был уж так в себе уверен… И что-то дрогнуло в лице Ивана, когда он разглядел вблизи Акакия.
— Ребята! — заорал он вдруг в лес. — У него погоны, слышь! И крест носит, вот вам крест!
И без перехода, тихо спросил у казака:
— Акакий, ты мне так скажи… Есть в России сейчас государь?
— Царь, что ли? Ты же знаешь, Иван — нет царя.
— Не знаю! — отрезал Иван. — Не знаю, к тому и вопрос! Мы тут в лесу почитай, семь десятков лет жили… Что в России, толком и не знаем, и есть ли она вообще, Россия. Так что ты, парень, отвечай мне всерьез. Как ответишь — так и мы тогда с тобой.
На Акакия смотрели внимательные умные глаза. Иван подался вперед, ждал ответа.
— Царя теперь нет… Есть президент, его выбирают. Погоны вот, видишь, есть… Церковь есть… Иван, ты задавай вопросы, я не знаю, что и говорить.
Иван ответил сразу… Только для него «сразу» было совсем не таким, как для Акакия, и казалось, что он долго размышляет, шевелит губами не по делу.
— Вот, скажем, мы своей деревней на Русь выйдем… Что нам будет? В колхоз погоните?
— Колхозов уже тоже нет. Если выйдете… Это как — все сразу придете, так что ли?!
— Или так… Или одни придут, другие в деревне останутся, в Ключах. Но опять же, место деревни откроем, не будем таиться. А вот скажи, насчет веры теперь у вас как?
— Насчет веры у нас свобода… Даже слишком, можно было бы и построже.
— А с комми… кому-и-низьмом теперь как?
— А никак. Коммунисты не у власти, и скорей всего, уже не будут.
Только теперь Акакий обнаружил вдруг, что окружен так же странно одетыми, странно пахнущими бородатыми людьми. Все они держали в руках ружья, но улыбались или уж, по крайней мере, смотрели на Акакия миролюбиво. Треща валежником, приминая папоротник, мчались к месту встречи казаки. Акакий же впился взглядом в парня… В совсем молодого парня, одетого по городскому, и с лицом потоньше остальных.
— Павел?!
Парень, кивнул, чуть подался вперед, и тут же его стиснули — без грубости, но непреклонно, взялись руками за плечи.
— Значит, так… Детей ваших мы в пещере спасли. Заплутали они там, в пещере. Но только парень — вот он, здесь, а девушку мы придержали. Она близко, тут вот идти совсем рядом… Только мы так понимаем: пойдем мы сейчас в деревню… Так. В деревню, значить, и пойдем. Там и посмотрим, как что. Если и правда все правильно, есть Россия… А если нет, тогда не обессудьте — и сами не выйдем, и парня с девушкой не отдадим.
— Ваня, все так… И Россия есть, и коммунизм пи… медным тазом накрылся, и веру никто не преследует. Пошли? Тут до деревни мы за час доедем…
— На чем доедем? На телеге?
— Нет, в машине.
— Так… Это которая без лошади?
— Без лошади, Ваня, без лошади. Зато доедем очень быстро.
— Та-ак… Ну ладно, давай так, Акакий: вот ты и ишо один… скажем, этот… Вы двое нас везете в деревню, чтобы мы вашу жизнь посмотрели. И Павла и… ну, вот его, вашего одного, мы в избушку свою уведем, от греха… Мы, значит, смотрим и решаем. Если все ладно, — тогда будем все выходить и вашего парня отдадим, и девку тоже. Что, согласны?
Остро, проницательно глянул Иван на Акакия, и так же напряженно, выжидательно, уставились все остальные. Нападать на них? Но на кого? На удивительных русских людей, просидевших в лесу три поколения? Да и Ирину так не вытащишь…
…Солнце еще только шло к земле, только подумывало сесть, когда старенький ГАЗ-66 остановился у дома Мараловых, и из машины стали выходить странные, невиданные люди, привлекая общее внимание, в том числе внимание гэбульников.
Фрол Филиппович туда не пошел, а вот Коля с Вовой, конечно же, потащились — снимать информацию.
— А вот и они! — громко, звучно сообщил Михалыч, — те самые, кто вас загонял в горы! Их организация много раз поменяла название, но они и сейчас сидят под портретами Дзержинского!
— Эти, что ли?
— Эти самые.
— Не похожи… Врете вы, господин хороший — тут ни рогов, ни хвоста…
Но все же насторожились мужики, придвинулись… Ничего не сделали они гэбульникам, только уставились на них в упор и без особой, как нетрудно понять, нежности.
Солнце только что село, и еще совсем прозрачным оставался прохладный, густой по вечернему воздух, когда машина сделала круг над Малой Речкой, и опустилась на полянку у реки. К тому времени мало кто из спасателей еще отсутствовал, и шуму получилось очень много.
Утихли вопли Ревмиры, источающей потоки слез над потерянным и найденным дитятком. Дитятко, впрочем, идти домой не пожелало, заявило, что будет жить у Мараловых, если там Павел. Наобнимались, наорались все Андреевы.
Латов задавал вопросы детям — вроде бы вполне отеческие вопросы, но как-то так получалось, что к концу разговора он неплохо знал, как пройти в деревню Ключи и какую вооруженную силу способна выставить деревня. И вот тут удивила Ирина… Оттолкнув тарелку, в третий раз опустевшую от борща, девочка спросила, и что характерно — с совершенно серьезным выражением:
— Один только вопрос, Валерий Константинович… Вы мне отдадите хотя бы половину клада, который и без того мой?
Ирине удалось то, что мало кому удавалось: она сразу же привела Валеру Латова в самое замечательное расположение духа.
— Ну и вопрос, прямо из Стивенсона… — заулыбался Валера. — «А отдаст ли ваш сквайр Трелони мне тысячу фунтов, которые и так мои?!»
— Я вполне серьезно говорю.
— Отдам, детка, отдам. И половину, и даже весь отдам. А что, возникают вопросы?
— Я знаю, где этот клад… Они не смогли найти клад, потому что я им не сказала… Вернее, сказала неправильно. Так что вопросы возникают.
— Маме?! Матери неправильно сказала?! — в некоторых отношениях Латов был такой же тупой, как Маралов.
Ирине только и оставалось, что длинно и влажно вздохнуть, лицемерно отвести глаза. Ну что поделать, если взрослый дяденька не понимает простых вещей… Вроде бы Валера Латов был очень опытный дяденька. И с проститутками Валера спал, потом гонорею лечил, вылечить не мог полгода, потому что снова понесло по блядям, и подцепил он гонорею второй раз. И табуреткой, и ножом отстаивал право спать с женщиной в каком-то низкопробном кабаке. И на женщине он женился, у которой перед венцом приходилось еще спрашивать, как зовут. В общем, знал дяденька кучу всего, о чем Ирина, можно сказать, не имела никакого представления, да и по сей день не имеет (и правильно делает, что не имеет, между прочим). Но что поделать, если такой взрослый, опытный дяденька тоже понятия не имеет кое о чем. Например о том, что мама может взять и спереть клад у дочки. Мама. Мамочка. Мамуля. Вот скажем, Иркина мама взяла и преспокойно сперла клад, и ничего тут уже не поделаешь. А дяденька вот смотрит ненормальными глазами, и никак не в силах понять, поверить, что так оно все и есть, что присвоила клад, и весь сказ…