— Не в этом дело, Линас. Просто если один на выходе появишься, то тебя Альгис сразу положит, пикнуть не успеешь. — Он удивленно поднял брови. — Так что хоть один из нашей команды должен быть. Так сказать, во избежание неизбежного…
Через час, в течение которого мы с Астой успели застрелить одного морфа и несколько зомби, забредших к дверям в туннель, пришла подмога. Десять человек — четверо бойцов и шесть грузчиков. Кстати, судя по испуганному виду последних, их набрали из жителей поселка. Ну конечно, негоже бандосам самим коробки таскать, дело понятное. Дальше было попроще. С девушкой и Айваром занял лестницу, ведущую наверх, а Линас со своими торпедами зачищал этаж. Пока в коридоре гремели выстрелы, Док охранял мужиков — то ли чтобы зомби не напали, то ли чтобы не разбежались, хрен поймешь. Растет наш Лешка прямо на глазах, уже до надсмотрщика дослужился. Я прямо сплюнул, противно стало. Возились долго — часа два, не меньше. Самые большие и тяжелые коробки укладывали в проходах и на лестнице, чтобы хоть как-то закрыться от зомби, если полезут. Потом все это перегрузили в туннель и, заблокировав намертво нижние двери, ушли. Устали так, что даже говорить не хотелось. Уселись в машины и тупо смотрели, как мужики носятся с коробками, пока охрана отстреливает самую наглую нежить. Альгис искоса посматривал на нас, но с расспросами не лез. Правильно, потом расскажем. После загрузки к нам подошел Линас:
— Ну, парни, без базара, — хорошо сработали. Когда лекарства будем делить?
— Завтра. Мы утречком, часов в десять, подъедем к блокпосту и заберем свою долю, — вылезая из машины, ответил я. — Заодно и наркотики из нычки отдадим.
— Как так отдадите?
— Так. Понимаешь, это мы внутри друг друга прикрывали, а снаружи — сам понимаешь. Поэтому я еду в вашей машине до Рамучяй, чтобы неправильных мыслей не возникло, а рюкзак с наркотиками поедет с нами. Завтра возьмем лекарства и отдадим вашу долю из тайника. Извини, дураков нет, в одну корзину все яйца грузить. — Я улыбнулся. — И про пулемет не забудь.
Когда обратно ехали, Аста, говорят, уснула, привалившись Айвару к плечу. Ну ничего, сейчас приедем, отмокнем в бане — и спать, а то прямо руки отваливаются…
Роберт
9 апреля, утро
Погода дрянь, еще хуже, чем вчера. На небесах, видно, забыли про календарь и опять, по осеннему расписанию, включили воду. В воздухе висела мелкая взвесь дождя, словно на дворе не апрель, а октябрь. Чего хотите — такая у нас погода в Прибалтике, как говорилось в одном анекдоте, какая страна, такие и теракты.
Я хмуро курил на веранде; наверное, первым проснулся из всего нашего коллектива, если Левку не считать, который вышел на свежий воздух, посмотрел на улицу и дальше идти отказался — не любит он по мокрой траве гулять, чистюля. Пошуршал в ящике с песком и, фыркнув на природу, ушел спать. Пять часов утра, блин. Не спалось. Настроение под стать погоде, серое, как небо. Так и стоял столбом, разглядывал окрестности будущего поселения. Надо заметить, что, пока клинику громили, наш коллектив неплохо потрудился, — вернувшись, мы увидели вкопанные по всему периметру столбы для забора. Молодец Николай. Правда, немного не понял, почему они снаружи в двух местах полосу земли оставили, но если сделали, значит, так надо, ему виднее.
За спиной открылась дверь и вышел Айвар. Тоже, видно, не спится.
— Бессонница замучила? — Он покосился на меня. — Дай сигарету.
— Не знаю, грызет что-то.
— Все ты, Робка, знаешь, просто заныкался в себе и молчишь. Смотри, сорвешь резьбу — и привет. Соблазни Асту, что ли. Полегчает обоим, а то ходите, как лунатики. Ты бы вчера в клинике на себя со стороны посмотрел, когда коридоры чистили. Мне в один момент показалось, что если бы вместо зомби там были обычные люди, то убивал бы с таким же безразличием на лице. Слышал, как всю ночь вертелся, от тебя даже кот ушел, ты ему спать мешал. Про семью думаешь?
— Думаю. Каждый день думаю. Если бы мог — пешком бы туда пошел. И сейчас, а не через месяц. Семья черт-те где, не знаю, как они там. Живы ли вообще?
— Робби, съездим в Клайпеду, раз Асте обещали, и начнем собираться. Сам понимаешь, что с пустыми руками, не подготовившись, мы туда не доедем. Это ведь не в Ригу на чашку кофе съездить.
— Да понимаю я все, Айвар, просто на душе херово. Помнишь «Юнону и Авось»? «Словно что-то случилось или должно случиться». А я тут занимаюсь какой-то херней — клиники штурмую, соседям морду бью. Песец развлечение, обрел смысл жизни!
— Ты всегда был романтиком. Вечно пытался в самых обыкновенных вещах найти высокий смысл. Сейчас смысла не видишь и ломаешься. Не в том смысле, что тебя сломали, нет. Просто ожесточаешься и очевидных вещей не понимаешь. Что сейчас главное? Жить — это и есть главное, пойми ты, чудак человек. Налаживать какое-то хозяйство, выживать самим и дать жизнь другим, которые рядом с тобой. Это уже немало. Заботиться о своих людях, чтобы такие, как Эдгар с Линасом, их к земле не нагнули. Чем не смысл жизни в этом долбаном мире? В прошлой, мирной жизни его было еще меньше, вспомни! Люди боялись всего на свете: правительства, безработицы, банков. Сколько безработных было в Литве перед началом эпидемии?
— Где-то четыреста тысяч, если не ошибаюсь.
— Вот! Если бы не эпидемия, то было бы и пятьсот. Потом у народа сорвало бы резьбу, несмотря на все наше литовское терпение, и началось бы то же самое, что и сейчас, только без зомби. И крови, поверь мне, пролилось бы больше. Еще неизвестно, какой вариант лучше. Кстати, а что думаешь с Доком делать?
— Да черт с ним, ушел и ушел. Будет надобность — пристрелю, а специально за ним гоняться не собираюсь, время тратить жалко. Каждый выбирает для себя, с кем, как и каким образом. Я ему не судья, мораль в наше время штука такая… гибкая. Сами уже столько дел натворили, что мама не горюй. Ты заметил, как в нашем поселке тихо?
— Заметил, — вздохнул Айвар. — Жителей где-то под сотню, а словно вымерли все. Народ боится лишний раз на улице появиться, детей прячут по домам, стариков. Вчера вечером видел: выскочила соседка на улицу, испуганно оглянулась и бросилась к колодцу, чтобы воды набрать. А ее муж с топором рядом суетится. В домах лампы керосиновые, и то не у всех. Главное, сами ведь виноваты, ведь говорили, что надо сообща новую жизнь налаживать. Эх, хуторское прошлое… Хотя и не только это прошлое виновато, — забили народ, запугали, превратили в рабов системы, прикрываясь лозунгами.
— Видмантас же предлагал общее хозяйство создать, — вспомнил я и усмехнулся. — Представляешь счастливое будущее под его началом?
— Робби, то, что предлагал этот жирдяй, — это устроить феодализм в отдельно взятом поселке. Все снести к нему в подвал, сдать оружие, а он бы распределял «по мере надобности». Вариант заранее обреченный. К нему бандиты бы приехали и… Ай, что там говорить! — Айвар махнул рукой. — Он предлагал то, что с Литвой сделала правящая верхушка в последние годы перед эпидемией. Да и по всему миру то же самое, людей не просто подчинили — их так запугали, что они собственной тени боятся. Тут кризис, там потоп, тут стреляют, там демократию устанавливают, тут машины поджигают, а там с банковским произволом борются. Если отметить на карте все проблемные точки за последние десять — пятнадцать лет, то Земля будет похожа на больного ветрянкой. Вот и получается, что из сотни людей только несколько могут выжить, потому что отбили у людей желание жить. Сколько в Рамучяй жителей было до эпидемии, не помнишь?