Это было поразительное зрелище. Тело чудовища начало бледнеть, превращаясь в призрак. Через несколько секунд его уже совсем не было видно.
Однако огоньки продолжали гореть.
Я не чувствовал даже малейшего тепла, хотя чудовище все еще находилось на расстоянии вытянутой руки от меня. Его тело исчезло, а на его месте передо мной бушевал беззвучный, огненно-белый адский огонь, при этом языки пламени обрисовывали контуры тела чудовища, словно огненное перо. Я увидел, что оно пошатнулось, тяжело опустилось на колени и затем стало извиваться на полу. Его щупальца дергались над полом, как тонкие огненные змеи, — и исчезали.
Все это было похоже на обугливание сухого листа. Чудовище съежилось, превратилось в крошечную кучку пепла и, в конце концов, исчезло.
Все, что от него осталось, — это вытянутое, отдаленно напоминающее фигуру человека горелое пятно на дощатом полу.
Я с трудом приподнялся. Комната вокруг меня начала вращаться, а все звуки, казалось, раздавались откуда-то издалека. Я застонал, потер ладонями лицо и, сделав над собой усилие, открыл глаза. Возле меня на полу корчился Баннерманн. Его одежда в том месте, где ее коснулась рука-тень чудовища, обуглилась и разорвалась, а плечо под ней было красным, покрытым волдырями от ожога.
Я испуганно наклонился над ним:
— Баннерманн! С вами все в порядке?
Капитан мучительно сглотнул, как-то судорожно кивнул мне и попытался было приподняться, но тут же со стоном повалился на пол, как будто его раненое плечо не выдержало вес его тела.
— Я… в порядке, — еле выдавил он из себя. — Думаю, что я… не очень серьезно ранен.
Он вздохнул, поднял голову и тут же в изумлении вытаращил глаза.
— Боже мой, Крэйвен! — ахнул он. — Ваши руки! Что случилось с вашими руками?
Я, ничего не понимая, оторопело смотрел на него пару секунд, затем бросил взгляд на свои руки — и лишь в последний миг сумел сдержать крик ужаса.
Мои руки сильно обгорели.
Кончики пальцев были черными, как будто я хватал ими горящие угли, а сами пальцы до суставов стали ярко красными и от ожогов покрылись пузырями. Во многих местах кожа отсутствовала.
Только теперь, увидев, как сильно я пострадал, я начал чувствовать острую боль.
— Это… ничего, — сказал я, но тут же сжал челюсти, чтобы не застонать от боли. — Ничего… страшного.
Баннерманн посмотрел на меня с выражением одновременно и озабоченности, и страха, приподнялся — на этот раз намного осторожнее — и бросил взгляд на обугленное пятно, единственное свидетельство битвы с кровожадным чудищем.
— Что это было? — пробормотал он.
— Краал, — ответил я. — Небольшой сюрприз, приготовленный для нас нашим другом Лейманом. То самое чудовище, которое убило в гостинице Биллингса.
Пораженный Баннерманн покачал головой.
— Я не это имею в виду, — сказал он.
Его голос вдруг зазвучал совсем не так, как раньше. В нем чувствовался гнев, но еще и нечто иное.
— Я имею в виду вас, — продолжал он. — Как вы это сделали?
Я ответил не сразу, хотя и знал, что мне зададут этот вопрос.
Выпрямившись, я посмотрел на свои обожженные руки и попытался пошевелить пальцем. Он двигался, но это причиняло мне адскую боль.
— Это был не я, — ответил я.
— Это были?.. — Баннерманн замолк на полуслове, впился в меня взглядом и, поднявшись на ноги, недоверчиво переспросил: — Это были не вы? Что означают ваши слова: это был не я?
— Это… не моя сила уничтожила краала, — произнес я, запинаясь.
Я с трудом сдерживался, чтобы не разразиться истерическим смехом. Сказанное мною звучало абсолютно нелепо. Но я не мог дать других объяснений.
— Это был Андара, мой отец, — сказал я.
Баннерманн фыркнул:
— Ваш отец мертв, юноша. Я участвовал в его похоронах.
— Я знаю, — ответил я. Мне было трудно говорить. — И тем не менее, это так. Он… не мертв. Точнее, не так мертв, как мы полагали.
— Вот как? — сказал Баннерманн. — Не знал, что можно быть по-разному мертвым.
— Прошу вас, Баннерманн, — сказал я вполголоса. — Я понимаю, что это звучит странно, но это так. То, что здесь недавно произошло, было совершено не мной. Мой отец жив, не знаю, каким образом это случилось, и не знаю, где он сейчас. Я… сегодня уже разговаривал с ним.
— Разговаривали? — переспросил Баннерманн. — Вы? С вашим мертвым отцом?
Во мне постепенно нарастал гнев.
— Черт возьми, Баннерманн, вы можете считать меня сумасшедшим, но я говорю правду! Что еще должно произойти, чтобы до вас наконец дошло, что…
— …между Землей и Небом существует еще и то, о чем наше школьное образование умалчивает, — перебил меня Баннерманн. — Да-да, Крэйвен, я знаю это изречение.
Он покачал головой, опустился на кушетку и закрыл лицо руками.
— Простите, — сказал он через некоторое время. — Я… просто это для меня уже слишком.
Я кивнул. В подобных обстоятельствах Баннерманн держался еще молодцом. Другие на его месте не выдержали бы такой нагрузки.
— Ну хорошо, — пробормотал я и хотел было полностью подняться, но тут же ударился головой о балку и побрел к Баннерманну на полусогнутых ногах. И лишь теперь я вспомнил о Присцилле. Из-за всех этих треволнений и ужасов я о ней совсем забыл.
Она все еще стояла, до смерти перепуганная, у стены, к которой она отскочила, когда появилось чудовище. Ее лицо было совсем бледным, руки дрожали, а в глазах застыло такое выражение ужаса, какого я в своей жизни еще не видел.
— Присцилла, — пробормотал я. — Я…
— Что это было, Роберт? — еле слышно спросила она. Ее голос был слабым, как у дряхлой старушки. — О господи, Роберт, что…
Я немного помолчал, затем подошел к ней и поднял было руку, чтобы обнять ее за плечи, но не сделал этого.
— Все уже позади, — сказал я как можно мягче. — Ты была права, когда говорила, что Лейман связался с самим сатаной. Быть может, ты сама даже и не догадываешься, насколько ты права.
Она посмотрела мимо меня на то место, где в последний момент стоял краал. На почерневшем полу отчетливо виднелись очертания его тела. Пожалуй, чудом было то, что не загорелся весь дом, как это случилось с лавкой Леймана.
— Все уже позади? — прошептала она и подняла глаза. В них вдруг заблестели слезы.
— Позади, — подтвердил я. — Чудовище мертво, и Лейман никогда уже не сможет вызвать заклинаниями что-нибудь подобное.
— Но как… — она запнулась, шумно сглотнула и внезапно бросилась ко мне. Она так сильно вцепилась в меня, что мне стало трудно дышать.