Он заглотнул воздух рывками, жадно, а выпустил медленно и обессилено. На этом для Фрайтера было все.
Благодарный друг Салман по давнему знакомству помог ему с эвакуацией. Удивительно, что таким легким способом, а не отделив у него сначала голову от туловища.
Пистолета в руках я так и не обнаружил, оказалось, что он мирно торчал у него за поясом. Сзади. Доставать он его, по всей видимости, и не собирался.
Не знаю, как охарактеризовать то, что я сейчас чувствовал. Наверное, доминантным все же было желание выпить. Да чего там выпить - нажраться в свинью. Помогло ли бы, не знаю, но сейчас в бутылке финского "абсолюта", что валялся у меня дома, я видел некоторое свое избавление. Нажраться и вырубиться на сутки самое меньшее. Проснуться, снова нажраться и снова проспать сутки. Проделывать это до тех пор, пока ослик в моем мозгу, который все время ходит по кругу, не затянет узду и не подохнет к чертовой матери от удушья. Пока правила, созданные мною же самим, перестанут предписывать всем, повстречавшемся на пути, смертельные пилюли. Или - что уж совсем из разряда фантастики - пока, однажды проснувшись, не услышу снова голоса сотен прохожих за окном и шум машин. Пока снова не зазвонит телефон, а в розетке не появится электричество. Оно ведь так нам сейчас нужно... Заснуть, и проснуться уже другим человеком, никогда не знавшим, что такое жизнь в изоляции... Хочется верить, что такое время когда-нибудь настанет.
Снова пошел снег. Я двигался по направлению к дому мало заботясь о маяке, что оставался позади. Если кто надумает проведать меня, пойдя по моему следу, я буду готов его встретить. Каждого, кто поинтересуется, что я там наволок. Пусть даже не сомневаются. Уж коль я убиваю даже тех, кто идет ко мне безоружным, то что говорить о тех, кто направит на меня вилы.
До дома оставалось меньше пятисот метров, я практически уже вышел на условную прямую, когда услышал голоса. Откуда-то справа. Остановился, прислушался. Грубые мужские, настоятельно чего-то требующие, пацанячий просящий, женский звонкий.
Пользуясь прикрытием сгустившихся сумерек, я оставляю свою сумку за колесом армейского "ЗИЛа", усопшего вместе с черным, обгоревшим зданием, и перехожу улицу. Тихо, стараясь не рыпеть снегом, приближаюсь к углу детского магазина "Фея", откуда идут голоса.
Отсюда точнее не разобрать, но думаю картина у нас такая: эти две фигуры побольше - "доги", у них и железо в руках, если глаза не изменяют; напротив пацан с девчонкой, щуплые, ссутуленные. Между ними сумка, навроде моей, и черный прямоугольный предмет, типа коробок спичек, только в раз десять увеличенный.
- Пожалуйста, отпустите нас, итак наскребли, что могли. По Келецкой везде пусто, тягачи обнесли все квартиры в высотках...
- Тягачи... - захохотал первый. - А ты типа хто, не тягач шо ли? Типа свое манатье перевозишь, да? Эмигрант увидел мир?
- Короче, хорош тут лысого мучить, - рявкнул второй. - Сумки подняли - за нами пошли. И никакого базара, ясно? А то, ля, сейчас уложу тут обоих, на том и вся эта по*бень закончится. Усекли? Спрашиваю!
- Послушайте, - тонкий девичий голос, - нам кушать совсем нечего, а еще бабушка дома есть. Будьте людьми, пожалейте нас, оставьте хоть часть.
- Да оставлю я тебе часть, оставлю! Хватай сумку, говорю, и вперед топай. На базе разберемся что к чему.
- Мы же с голоду умрем, отпустите нас... Ну пожалуйста...
Не вмешивайся, - говорю я себе. - Хватит на сегодня. Хорош. Довольно. Тут бы хоть свой взяток до дома донести без приключений.
Я уже развернулся чтобы идти, когда услышал глухой удар - который не спутаешь ни с чем другим, - и короткий женский взвизг. Девушка сидела на снегу, держалась рукой за челюсть. Над ней высился черный контур одного из "догов". Второй ударил парня сзади по ногам и тот навзничь рухнул в снег.
- Хорош скулить, сука!
- Не, ну скажите, чо непонятного? Может, я неправильно выражаюсь, а? Повторяю последний раз - взяли свое барахло и шагаете впереди. И не мычать, сказал!
Мой ПМ уже направлен этому самому грозному в голову. Чуть подойти только надо. А выхожу я как революционер из толпы - уверенно, дерзко, будто за мной тысячи измученных, но не сломленных диктаторским "дожьим" порядком мстителей, - даже не зная откуда это во мне взялось. Кина голливудского когда-то пересмотрел, что ли?
"Доги", разумеется, на резвое рыпанье снега отреагировали быстро. Обернулись, да не ожидали. Непуганые еще, чувствуют за собой силу стаи. Типа, кто б ты там ни был, лучше тебе пройти мимо. Дешевле обойдется.
А я не мимо, я как раз к вам.
Выстрел первый: "дог" клюнул головой, икнул словно, по инерции пули провернулся как сверло. Завизжала девушка. Выстрел второй: нет времени прицеливаться, а потому пуля влетает в грудь, по пути вжикнув по висящему на груди автомату и выкресав искру. Потом еще две, примерно туда же. Свалился "дог", захрипел. Лежа весь утопленный в снегу, правую руку ко мне протянул. До глотки дотянуться пытался.
Парень к девушке - на четвереньках. Обнял, назад отвел, на меня глазами, полными белка, вытаращился. Да это сколько угодно - все равно хрен что разглядишь.
- Бери, бери... Только не убивай. Пожалуйста, не убивай.
- Да хто ж убивать тя буде? - вспомнил я слова старого полицая из фильма "Свои", которого сыграл Ступка-старший.
'Коробок спичек', как я и думал, оказался металлической, двадцатилитровой канистрой. Пошатал ею, заполненная примерно на три четверти.
- Это моя цена, - говорю. - А вы валите отсюда, да побыстрее, пока тут карусель не закружилась.
Отсоединив рожок (у "догов" был один автомат на двоих, у второго из кобуры торчал лишь ТТ без патронов; истратил уже на кого, гад?), я забираю канистру и по своим следам возвращаюсь к "ЗИЛу". Нелегко все это теперь будет дотарить до дома, но осилить эти пару кварталов уже обязан. Хоть там пожар, а дотащу.
Не, ну какого хера, а?
Идет бычок качается, по ходу не стремается. За мной снова кто-то увязался. И, похоже, не думал этого скрывать. На снежном полотне слишком хорошо был виден черный силуэт. Метров сто расстояние держит, по моим следам шагает.
Все, задолбало! Я бросаю багаж, оставив в руках один "калаш". Не, это же не день - сущее проклятье какое-то. Что за число сегодня, интересно? Надо бы отметить в календаре.
На колено становлюсь, откидываю приклад, упираю в плечо. Кто б ты там ни был - ты выбрал не тот маршрут, сучонок. Палец лег на курок, темное пятно в разрезе шкалы поправки. Снежинки равномерно ложатся на укороченный ствол.
Остановилось. Замерло.
- Не стреляйте, - донеслось оттуда писклявым девичьим голосом.
Твою... Ну не прав я? Не надо было оставить их на поживу "догам"? Я чего, на доброго Самаритянина похож, что ли? Чего они за мной тянутся? Фрайтер, девка эта, я что, на талисман, блин, похож? Вселяю веру в то, что передо мной, как перед иконой, мир стелется? Пули вражеские долетать не будут? Или "доги", как злые духи завороженного, обходить стороной начнут?