— Я понял, куда мы едем, — сообщил Хаус. — К Барону?
— Да, — бросил Самсон.
— А вот такой вопрос. Почему у тебя на рукаве есть нашивка, а у него нет? Вы же оба из «Монолита», форма одна.
Самсон целую минуту вел машину молча, то и дело поглядывая в зеркало, словно прикидывая, где расстрелять любопытного седока — здесь или чуть подальше.
— Я ветеран, а Молот нет, — сказал он, когда ни Хаус, ни Швед уже не ждали ответа.
Молот подтвердил это скупым кивком.
Швед присмотрелся ко второму «монолитовцу»: плечи и шея никак не свидетельствовали о его занятиях тяжелой атлетикой. Впрочем, логики в кличках Сергей давно уже не искал, просто хотел запомнить Молота получше.
Самсон вывел джип на какую-то дорогу местного значения, узкую и ухабистую. Бидон снова запрыгал, и Швед без напоминаний схватил его за ручку. Проехали небольшую рощицу, за ней открылась заболоченная равнина и одинокий холм, на котором стояло несколько ветхих зданий нежилого вида. Не то кирпичный заводик, не то ремонтные мастерские — Сергей не особо разбирался в производственных объектах.
Из приземистой угловой постройки вышел человек и пару минут ожидал, пока «монолитовцы» поднимутся на возвышенность.
— Барон, — прокомментировал Хаус.
— Это должно мне о чем-то говорить? — спросил Швед.
— Барон — командир типа нашего Кабана, только помельче. У него человек пять в отряде. Не отряд даже, а группа. Общих дел у нас никогда не было, но у Кабана с Бароном хорошие отношения, так что расслабься.
— Я и не напрягался, — заявил Сергей.
Он действительно чувствовал себя комфортно — даже лучше, чем в кубрике на базе, под охраной всей сталкерской дружины. Ощущение было таким, словно его, маленького, ведет за руку через двор с хулиганами кто-то взрослый. И хотя Самсон с Молотом были всего лишь людьми, спокойствие не покидало Шведа с тех пор, как он сел в «монолитовский» джип.
Молот вылез из машины сразу, как только она затормозила. Самсон чуть замешкался с ключами и сказал, обращаясь к одному Шведу:
— Не трогайте тут ничего. Особенно груз.
— Не будем, — пообещал Сергей, но «монолитовец» уже хлопнул дверью.
— Да что они о себе мнят? — прошипел Хаус.
— Молчи.
— Думаешь, у них тут микрофоны стоят? И им интересно, о чем мы треплемся? Срал я на вас! — внятно произнес он в потолок.
«Монолитовцы» подошли к Барону, коротко о чем-то переговорили и вместе с ним скрылись в доме.
— Что везем-то, интересно… Ты не в курсе? — спросил Хаус.
— Понятия не имею, — соврал Швед, косясь на бидон.
Груз его, разумеется, смущал. И дело было не в том, что говорил Ахмет о разработках «Монолита». Это, по его же собственному признанию, была лишь гипотеза. Гораздо хуже выглядело другое: емкость можно было уложить на заднее сиденье, а Молот придерживал бы ее, чтоб не болталась. Но похоже, он не хотел к ней даже прикасаться. С другой стороны, если бидон заключал бы в себе смертельную опасность, то вряд ли его затащили бы в единственный джип группировки. В своих размышлениях Сергей так ни к чему и не пришел, но чем больше он об этом думал, тем гаже становилось на душе.
Хаус с любопытством повернулся к багажному отделению и протянул к бидону руку.
— Не трогай! — вскрикнул Швед.
— Ты что?.. — опешил друг. — Чего так испугался-то? Они же не видят.
— Мы не знаем, что там внутри, — выразительно проговорил Сергей.
— Вот и я о том же: не знаем. А надо узнать.
— Не трогай, — с нажимом повторил Швед. — Это скорее всего опасно.
— Да что там опасного?
— Ну… Может, какие-нибудь органы зараженные… какая-нибудь инфекция… — предположил Сергей.
— Что за бред, какие органы?! Тухлая печень кровососа? Зачем она им нужна? В крайнем случае откроем двери и проветрим. Скажем, что я каши гороховой наелся. Нет, лучше ты. Тебя они простят, ты ведь у них на особом положении. Старший подмастерье, — съязвил Хаус.
Он сделал обманное движение, будто собирается открыть дверь, и, неожиданно ринувшись назад, схватился за бидон. И… тут же отдернул руку.
— Ё-моё! — воскликнул Хаус. — Горячий! Он с самого начала такой был?
— Не бреши, он холодный, — ответил Сергей.
— Потрогай сам.
— Зачем мне его трогать? Я его полдороги держал.
— Потрогай, говорю, — с серьезным видом сказал Хаус.
Мученически вздохнув, Швед пощупал флягу и сам чуть не закричал от испуга. Емкость и вправду была теплой. Не горячей, как показалось Хаусу, но ощутимо разогретой — как, например, больной, страдающий от жара. Это сравнение Сергею на ум пришло почему-то первым.
Все было гораздо хуже. В бидоне не просто находилась неизвестная субстанция, там очевидно происходили какие-то процессы. Сергей с нетерпением взглянул на кирпичную постройку. Дверь оставалась закрытой, окна были непроницаемы.
— Сколько мы ехали? — спросил Хаус. — Какой бы туда кипяток ни налили, он должен был уже остыть. Значит, там что-то само разогревается.
— Это и без тебя ясно, — процедил Швед.
— Мы должны на это посмотреть.
— Да ты охренел! — вскинулся Сергей. — Я же сказал тебе: там что-то опасное.
Хаус помолчал, нервозно барабаня пальцами по колену.
— Может, солнце напекло? — безнадежно предположил он.
— Какое солнце в семь утра? Да и стекла сзади тонированные.
— Точно…
Повторяя свою нехитрую уловку, он снова взялся за дверь. Швед ожидаемо поднял руки, загораживая от него флягу, и Хаус крепко заехал ему кулаком в живот. Сергей согнулся, глотая воздух, как рыба, а Хаус тем временем спокойно повернулся назад и открыл бидон.
Швед застыл, ожидая чего-то неминуемого и ужасного, словно его друг выдернул из гранаты чеку.
— Вот это… Вот это, блин… — забормотал Хаус и после третьей попытки наконец сформулировал: — Чума, в натуре.
Сергей подождал еще немного, досчитал до пяти, затем до десяти и, не выдержав, обернулся.
В сужающейся горловине бидона теснились золотые, красные, голубые — и еще всякие, всякие разные шарики и пирамидки. С лучами и ресничками, с короткими колючками, как у ежиков, и с длинными отростками, как у морских животных. Ярко сияющие и источающие бледное молочное свечение, ритмично пульсирующие и вовсе черные — каких артефактов там только не было! Некоторые из них подпрыгивали и барахтались, как пельмени в кипятке, и вся эта масса казалась живой.
Швед полюбовался и, захлопнув крышку, щелкнул замком.
Хаус, не моргая, переводил ошарашенный взгляд то на бидон, то на товарища.