— Нет, я не глухой.
— Значит, вы меня поняли.
— Да, я вас понял. К сожалению, вам придется передать герцогу, что на таких условиях я буду вынужден отказаться от его гостеприимства.
Туччи щурится так, что его глаза превращаются в две тоненькие щелки.
— Отказываться от гостеприимства герцога невежливо.
— Я бы, может, и оставил свой пистолет, но некоторые из моих людей — бедные неудачники. Их оружие срослось с руками, так что теперь они могут расстаться с ними, только ампутировав себе руку.
Коннетабль усмехается:
— Я бы с удовольствием посмотрел на это явление.
— Они в «джипах», — спокойно отвечает Дюран. — Пожалуйста, убедитесь собственными глазами.
Туччи осматривает «джипы» с тонированными стеклами. Двигатели работают на минимуме, но все же заведены. Одно движение этих зверей, и он со своими людьми превратится в котлеты.
Коннетабль раздраженно срывает с себя берет. Дюран вздрагивает. Когда Туччи поворачивается в мою сторону, я понимаю причину его изумления.
Правая половина черепа этого человека сделана из металла: блестящая несимметричная крышка.
— Что уставился? — огрызается на меня Туччи. — Что там такого?
— Ничего…
— Вот именно, ничего.
Он снова смотрит на черные окна «хаммеров». Опасные, угрожающие зеркала.
Если бы тигры мурлыкали, звук был бы такой же, как у моторов наших «джипов». Звук, кажущийся спокойным, но на деле угрожающий.
Человек почесывает голову, но его пальцы дотрагиваются до металла, и он отдергивает их резко, как ошпаренный.
Туччи делает резкий выпад:
— Вы гости герцога и должны следовать его уставу.
Голос Дюрана безмятежен, его взгляд спокоен:
— Поблагодарите герцога за гостеприимство, но я и мои люди следуем уставу Святой Римско-католической Церкви.
Ружья незаметно приподнимаются. Достаточно одного слова, одного неверного движения, и это подземелье превратится в ад.
На мгновение у меня появляется чувство — нет, уверенность — что Туччи вот-вот прикажет своим головорезам стрелять. Но тут могучий голос наполняет каждый угол подземелья:
— Давид, впусти этих людей. Их поручателем является Церковь. И потом, учитывая, как редко у нас бывают гости, мы не можем их упустить. Я все слышал, и я очень взволнован. Я умираю от желания с ними познакомиться.
— Слушаюсь, синьор герцог.
— Вот и молодец. Быть может, мы сможем договориться, не знаю, оставить здесь тяжелое вооружение… Пистолеты — это, в конце концов, ничего. По сути, мы к ним привыкли. Без них мы чувствуем себя голыми. Но только не бомбы. И не эти штуки, как они называются? Тяжелые пулеметы? Ради бога, нет. Их, пожалуйста, оставьте там.
Дюран поднимает голову. Он говорит в потолок, обращаясь к громкоговорителям, передающим шепелявый голос герцога.
— Благодарю за вашу учтивость и ваше понимание. Есть еще один момент: наши транспортные средства. Они требуют особого подхода. Им нужно постоянное внимание. Мой сержант и его помощник никогда не оставляют их одних. Они могут спать в них. Задние сиденья достаточно широки и гораздо удобнее многих кроватей, на которых нам доводилось спать.
Громкоговорители молчат.
Потом слышится почти детский смешок, сопровождаемый другими, несомненно женскими:
— Ну вы и штучка, капитан! Заходите, поднимайтесь наверх. Вы приехали как раз к завтраку. Не дайте ему остыть.
Мы прощаемся с Венцелем и Буном, которого капитан назвал помощником сержанта. Когда сержант и Дюран жмут друг другу руки, я замечаю, что их пальцы производят какой-то обмен закодированной информацией. Затем мы оставляем «шмайссеры», ручные гранаты и военные рации, а также практически полностью опустошаем карманы. Взамен Венцель выдает по автоматическому пистолету каждому, у кого его не было. Потом отдает честь с идеальной выправкой.
— Скоро увидимся, Поли, — улыбается Дюран.
— Да, синьор. Будьте начеку там наверху, синьор.
— Именно это я собирался сказать тебе. Будь начеку здесь внизу.
— Не сомневайтесь в этом, капитан.
— Тем не менее, будьте начеку и держите оружие заряженным.
Они расстаются. Венцель возвращается на место водителя. Бун уже сидит в своей машине. Хоть раз этот немец ведет себя серьезно.
Освещая дорогу старинными керосиновыми лампами, Туччи и его люди ведут нас в противоположную часть гаража, к огнеупорной металлической двери. Туччи стучит в нее рукояткой пистолета, и дверь со скрипом открывается. За ней — три человека, вооруженные копьями и щитами. Мы с Дюраном переглядываемся.
— Проходите, прошу вас, — жестом приглашает нас коннетабль, указывая на поднимающуюся вверх винтовую лестницу. Потом отвешивает пощечину одному из несущих лампы.
— Давай, дурень, расскажи нашим гостям, где мы находимся.
Смуглый парень, вытаращив от боли глаза, начинает объяснять.
— Мы находимся внутри крепостной башни Меркантале. [60] Она была главным оборонительным сооружением в этой части города. Ее соорудили в конце пятнадцатого века под руководством великого сиенского архитектора Франческо ди Джорджио Мартини. Башня поднимается от рыночной площади, то есть от подземной парковки, к самой верхушке скалы, на которой был построен Урбино. Когда-то вход в нее располагался на уровне земли, но из соображений безопасности отец нынешнего герцога приказал замуровать его. Теперь доступ к башне возможен только через подземный гараж…
Мальчик с сильным неаполитанским акцентом продолжает описывать особенности строения, пока мы поднимаемся по лестнице, проходя мимо окошек, теперь заделанных кирпичом, которые когда-то, должно быть, служили для обороны здания.
— Джон… — шепчет мне на ухо капитан Дюран.
— Да?
— Что может означать «коннетабль»?
— Понятия не имею, что это значит здесь. Я знаю, что это значило когда-то. Это должность, восходящая к поздней Римской империи. Слово происходит от латинского comes stabuli, то есть должностное лицо, заведовавшее императорскими конюшнями. Потом оно стало воинским званием…
Голос Давида Туччи разрывает тишину.
— Эй, вы двое! Невежливо разговаривать шепотом! Что такое, мальчик сказал глупость? Вот я велю тебя выпороть!
— Нет, паренек — отличный гид, — спешу я ответить. — Мы просто удивлялись вашей организованности.
В глазах Туччи мелькает вспышка гордости.
— Да, мы и правда хорошо организованы. Это заслуга герцога и его отца. Две великие личности. Два великих сердца. Они дали приют всем, кто просил об этом. Они сделали эту местность безопасной и процветающей.