— Ладно, идемте.
Он поднимает с земли «Калашников».
«Шмайссеры», которые мы нашли, сломаны. Они втоптаны в грязь или обожжены. Толку от них ноль.
Я беру из той груды оружия и инструментов, которые нам удалось сохранить, пистолет.
Даже если бы у меня и не было миссии, я бы все равно не смог больше оставаться в этом месте, где в полной мере чувствуется вся тяжесть того, что мы совершили. Это было счастливое общество, насколько возможно быть счастливым в такое время. Мы помогли этому сумасшедшему разрушить его и не сумели даже восстановить справедливость.
Я опасаюсь того момента, когда мы спустимся вниз. Но Дюрана там нет. Он оставил на земле винтовку и противогаз.
Венцель смотрит на оружие, но ничего не говорит.
Мы выходим.
Кромешная тьма.
Сколько ночей путешествия мы потеряли зря?
На сколько миль могли бы сейчас быть ближе к Венеции?
Ветер, холодный как лезвие ножа, перемешивает горы песка и снега.
Мы проходим мимо остатков погребального костра. В воздухе еще стоит прогорклый запах сгоревшего дерева и мяса.
Освещая путь двумя газовыми фонарями, найденными в крепости, мы перемещаемся в темноте вплоть до самого края площади.
Два «хаммера» выглядывают из темноты, как будто смотрят на нас.
Оба сломаны. Кузовы пробиты во многих местах. Тот, что желтого цвета, сохранился получше, у него работают дворники.
Венцель кивает:
— Этот, кажется, в порядке.
— А фары?..
— Я могу переставить их с другого. Работы на час.
Получив возможность заняться тем, в чем он хорошо разбирается, сержант понемногу приободряется. Он кружит вокруг «хаммера», пробуя его на ощупь, стараясь открыть дверь, затем осматривает другой.
Он удовлетворен результатом осмотра.
— Из этих двух мы можем сделать один рабочий, это не займет много времени. Капитан хорошо их выбрал.
— Что я хорошо выбрал? — спрашивает Дюран из-за моей спины.
Сержант, потрясенный, смотрит на него и встает по стойке «смирно».
Дюран подходит ближе. У него нет ни противогаза, ни антирадиационного покрытия. Спокойным шагом он приближается к сержанту и к желтому «хаммеру».
— Так ты говоришь, что сможешь починить его?
— Конечно, капитан!
— Тогда начинай работать. Только принеси навес.
— Не хватает ключей.
— Поройтесь в трупах. Они не могут быть далеко. Джон, я бы хотел поговорить с тобой с глазу на глаз.
Мы молча отдаляемся от «хаммера». Опять проходим мимо сожженных останков Адель и герцога и людей, погибших во время битвы.
— От нее у меня остались только воспоминания. Когда я встретил ее, это была потерянная душа. Она не выносила, когда кто-то дотрагивался до нее. Постоянно рыдала. Понадобились месяцы, чтобы она пришла в себя, чтобы ее контакт с жизнью возобновился. А теперь она там, и я больше никогда ее не увижу. И не пытайся рассказывать мне эту чушь о Царствие Небесном, мне оно не нужно. Не существует никакого Царствия Небесного!
Качаю головой:
— Мы были воспитаны в религии иезуитов. Первые книги, которые мне дали прочитать, были истории, которые подвергали сомнению существование Иисуса. И вообще, благодаря им складывалось представление об Иисусе совсем иное, нежели то, что предлагала Церковь. Особенно католическая Церковь. И все-таки я здесь. Даже после того, как прочитал эти книги, я присоединился к церкви. И — да, я до сих пор верю в Царствие Небесное. И в воскрешение из мертвых.
Дюран собирает с земли мусор и бросает его на золу, поднимая облачко пыли, которое закручивает в воздухе ветер. Затем палкой роется в золе, чтобы докопаться до огня. Пламя взвивается вверх, освещая саркастическую мину на лице капитана.
— Я и потом возвращался посмотреть на мертвого папу. Ватикан — это лабиринт, а я и мои люди — его исследователи. Когда мы нашли станцию Аврелия, круг замкнулся: у нас было надежное место, куда можно было сносить нашу добычу.
— Но какой в этом смысл? Что вам пользы от сокровищ Ватикана?
— Мы использовали их как товар для обмена. Мы меняли их на еду.
— Но кто может быть таким сумасшедшим, чтобы меняться? Ведь золото больше не имеет ценности.
— Скажите это Мори и другим из Совета. Почему, как вы думаете, Совет одобрил вашу экспедицию? Только потому, что кардинал Альбани пообещал им, что мы привезем обратно сокровища Сан Марко.
Дюран пожимает плечами и смотрит в темноту. Его лицо, в отблеске огня, кажется теперь уже не ироничным, но невероятно печальным.
— Каждый раз, когда мы возвращались в руины Ватикана, я ходил посмотреть на мертвого Папу. Я ходил туда один, пока остальные члены отряда рыскали в поисках добычи… Это была моя частная папская аудиенция… Каждый раз я отмечал гниение плоти, разложение тела того, кто был — да-да, я уже это говорил — главой самой могущественной церкви на Земле. Я видел перед собой только мертвого человека, старика, чье тело сначала наполнилось газом, а потом лопнуло, обнажая гнилую материю и личинки червей. Тебе это противно, Джон? Мне тоже было противно от того, что я видел. Я возвращался посмотреть на него еще раз, до тех пор, пока он не превратился в скелет. И когда я вернусь в Рим… если я вернусь Рим… то схожу навестить его снова. Он уже превратился в моего старого друга…
— Кто-нибудь еще об этом знает?
— Нет. Я рассказал об этом Адель. Но она больше не считается.
Капитан выкопал палкой кость. Маленький позвонок, обуглившийся в огне. Он подул на него, почистил его рукавом куртки. Потом положил в карман.
— Пойдем. Мы уже и так потеряли кучу времени.
— Пойдем? Почему ты передумал?
Он поворачивается. Смотрит на меня долгим взглядом, как будто его утомляет мой вид.
Потом улыбается:
— Я не передумал. Я до сих пор уверен, что мы не доберемся до Венеции.
— Но что тогда?..
— То, чего я хочу, — это добраться до Готшалька. Он мой.
— Но моя миссия — поехать в Венецию…
— Тебе нравятся пари, Джон?
— Нет.
— Мне тоже. Однако могу побиться об заклад, что этот убийца тоже отправился в Венецию.
Идти по следу «Самой Большой и Быстрой Церкви На Колесах» совсем нетрудно: он легко различим на снегу, даже при том, что мы потеряли почти целый день на приготовления к погоне.
Из-за нехватки инструментов на то, чтобы разобрать на запчасти второй «хаммер», потребовалось больше времени, чем мы думали. Ящичек Венцеля исчез, и во всей крепости и следа его не было.