— Вы же мертвы, я убила вас.
— Да, я убит, но умер не от твоей руки.
— Он смотрит на мою шею! — обрела дар речи Панкратова. — Помоги! Скорее! А-а-а!
— Панкратова, бросай школу, устраивайся на маяк. Твой рев не только укажет дорогу, но и — тысяча чертей и одна акула — оглушит всю рыбу в радиусе пятидесяти миль!
Появившаяся неведомо откуда Логинова выглядела довольной и совершенно не обескровленной, скорее, наоборот, разрумянившейся.
— А я боялась, что он выпил твою кровь.
— Э, подруга, — Зизи посмотрела сперва на меня, потом на Незнакомца, почесала нос, — я не врубилась — этот парень вампир?
— Да. Он только что собирался высосать из Панкратовой всю кровь.
— Интересная мысль, однако. Но придется тебя разочаровать — алиби есть алиби. У нас тут что — то вроде школы бальных танцев. Пока ты, Барышева, гуляла неизвестно где, он научил меня танцевать вальс и танго. Далее нас потянуло на экзотику, и теперь на повестке дня стоит фламенко.
— Девушки, — прервал разговор Незнакомец, — я вынужден вас покинуть.
— Постой, приятель, а как же фламенко? — Зизи рванулась вслед за Незнакомцем. — Пожалуйста, не обижайся на Вику, она просто не врубилась…
Не могу сказать, что странный кабальеро с уверенной походкой растворился в воздухе — он просто исчез, будто его и не было вовсе. Интересно, увидимся ли мы вновь или это конец необычного знакомства? Вообще — то он имел повод для обиды.
— Дура ты, Барышева. Разве не понимаешь — его подставили. Здесь не в чести хорошие чувства, а он отнесся к нам с симпатией, да и мы тоже. Вот и устроили подставу.
— Может, и так, а может, и нет. Я уже начинаю сомневаться, кто из нас кто. Ты — это ты, а я — это я, или наоборот.
Логинова многозначительно покрутила пальцем у виска.
Открыв дверь, я очутилась в тоннеле — длинном, узком, если так можно выразиться, вихляющемся. Больше всего он напоминал помещение какой — то подсобки или учреждения — окрашенные до половины серой масляной краской стены, лампочки без абажуров на длинных пыльных шнурах. Вот только окон и дверей в нем не было. В отличие от лабиринта египетской гробницы тоннель не вызывал гнетущих чувств, и я шла вперед без особой тревоги. Шла очень долго, пока не развязался шнурок на кроссовке. Я отвлеклась всего на пару секунд, но когда подняла голову, поняла, что теряю чувство направления. В однообразном коридоре трудно было сориентироваться, откуда и в какую сторону направляешься. Мне ничего не оставалось, как идти «вперед». Миновав очередной поворот, я остолбенела — навстречу шла девчонка. Она тоже вскрикнула, помедлила и двинулась ко мне.
— Эй, кто ты?
Девчонка что — то ответила, но слов я не расслышала. Она казалась очень знакомой, эта темноволосая особа с короткой стрижкой… Конечно же — тоннель заканчивался глухой стеной, на которой висело зеркало. Пожалуй, ради встречи с собственным отражением не стоило забираться так далеко. Надо было просто развернуться и идти назад, но я почему — то спросила:
— Ты мое отражение?
— Ты мое отражение? — донеслось в ответ.
Интересно, что представляет собой Зазеркалье? Не так давно, завязывая шнурок, я засомневалась, раздумывая, в какую сторону следует идти. А если на минуту представить, что именно я являюсь отражением и просто подошла к зеркалу с другой стороны? Пальцы потянулись к стеклу — ощущение было таким, будто они окунулись в жгучую ледяную воду. Рука погружалась все глубже, и одновременно что — то просачивалось сквозь меня на эту сторону. Еще немного, и тайны Зазеркалья откроются мне, а может быть, наоборот, я освобожусь и выйду из перевернутого мира? Кто я — человек или отражение?.. Надо было покончить с безумием. Я посмотрела в лицо отражению и очень твердо произнесла:
— Я — это я. Меня зовут Виктория Барышева, я живой человек, а не отражение на посеребренном стекле!
От звуков моего голоса зеркало треснуло и осыпалось на пол блестящими треугольными осколками. Мне оставалось только развернуться и идти к выходу из коварного серого тоннеля. Тот, кто задумал эту игру, играл на моих слабостях. Стоило только в чем — то усом… Ой!
Ловушки, оказывается, устраивают не только в египетских пирамидах. Я летела, летела, летела… Сперва над головой виднелось отверстие люка, потом оно стало похожим на четырехугольную луну, звездочку, а вскоре исчезло вовсе. Неужели я сорвалась в бездну, окружавшую Коридор?
* * *
Я лежала на кровати, будильник показывал без четверти семь, за окнами чирикали воробьи, и солнце пробивалось сквозь розовые, с белыми ромашками шторы.
— Вика, я ухожу. Завтрак на столе. Поторапливайся, а то опоздаешь в школу, — сказала мама и хлопнула входной дверью.
Сунув ноги в шлепанцы и накинув халатик, я направилась к двери. Минуточку… в январе не щебечут воробьи и светает на несколько часов позже. Все это очень напоминало весну. Так и есть — березка за окном была покрыта молоденькой ажурной листвой. Зазвенел звонок. Выйдя в прихожую, я обратила внимание на очередную неточность — входная дверь была закрыта на цепочку. Наличие этих мелких недочетов не удивляло — силы, творившие иллюзии, к счастью, не могли точно копировать реальность. На пороге стоял Петька Толкачев:
— Ты еще не одета? Звонок через полчаса.
— Слушай, Петька, это не настоящая школа, скорее всего ее вовсе не существует, поэтому ходить туда не обязательно. Важнее отыскать выход в Коридор.
— Я всегда знал, что ты прогульщица, Виктория. Но, увы, школа — это часть суровой реальности бытия. Даю на одевание три минуты. Учти, ждать не буду.
— Слушаюсь! — Щелкнув пятками, я вернулась в комнату.
Петька всегда был скептиком, и только чудо могло доказать ему нереальность происходящего. Но чудес в этом путешествии, судя по всему, не предвиделось. Наскоро причесавшись, я вышла в прихожую:
— Петька, здесь только на первый взгляд все в порядке, но если как следует присмотреться… Незнакомец в Черном говорил: «Зло несовершенно, в нем можно найти трещинку». Значит, и мир, созданный злом, имеет свои изъяны. Вот, например, совсем недавно мы отмечали Новый год, а теперь за окнами — начало мая.
— Барышева, это называется — зимняя спячка.
— Не смейся. Хочешь другой пример — мама уходит на работу, хлопает дверью, а потом оказывается, что дверь закрыта изнутри на цепочку.
— Вика, почему ты не завтракаешь? Гренки остыли. — Голос, похожий на мамин, вступил в наш разговор.
— Мам, ты же ушла!
— Вешалка на пальто оборвалась, сижу пришиваю.
— Это и есть твои чудеса? — Толкачев смотрел на меня оценивающе, решая, розыгрыш это или тяжелая форма школьного психоза.
Потом мы отправились в школу. Уже в классе я спросила у Петьки, как он относится к отсутствию Ивойлова, Панкратовой, Акулиничевой и Петренко?