Скептически оценив мой выбор, Мстислав, однако, ничего не возразил, и вскоре мы покинули двор замка, как и в прошлый раз, когда пришли сюда, не встретив ни одного человека.
Довольно долго мы продвигались по плоскогорью вниз, в противоположную сторону от того места, где располагалась вчерашняя застава.
— Чем еще вы тут занимаетесь, кроме сражений? Есть ли у вас книги, как вообще проводите вы часы досуга и раздумий?
— Досуга? — Он усмехнулся. — Здесь не бывает досуга. Схватка, смертельная усталость, отдых и снова схватка.
— В своем мире я предпочитал простые и осязаемые вещи. Есть, пить. Случалось, любил женщин… Там я ощущал вкус жизни и, по-моему, не умел ценить то, что было рядом.
— Осторожней! Мысли, слова, желания — все это не менее реально, чем любое действие. В нашем мире — и особенности.
— Разве так можно жить?
— Здесь не задерживаются подолгу. Самое большее несколько дней.
— А потом?
— Следующий уровень — тот, на который тебе удастся подняться, или, быть может, опуститься.
— А что там?
— Не знаю. У каждого свое место. Для того, чтобы попасть на следующий уровень, надо хорошо выполнить свой долг здесь.
— Долг? Перед кем?
— Перед твоими потомками. Перед цивилизацией, в которой ты родился. Каждый твой поступок, совершенный в этом мире, будет иметь для них многократно усиленное значение!
— Но если можно подняться на следующий уровень, значит, можно спуститься и на предыдущий?
Мстислав остановился и долго пристально разглядывал меня, словно увидел впервые.
— То, что ты сказал сейчас, очень важно. Ты даже не представляешь, насколько. Но ты должен научиться полностью контролировать свои мысли и желания. Иначе, вопреки твоей воле, неожиданно может исполниться то, чего ты вовсе не хотел.
— Ладно, мои желания останутся при мне. Куда нам теперь?
— Мы пришли. Сегодня наша застава будет на этой тропе.
Ждали долго в полном молчании. По замкнутому и суровому виду Мстислава я понял, что, поделившись своими сокровенными мыслями, добился лишь одного — еще большего отчуждения для себя в этом и без того чужом и холодном мире, в который еще совсем недавно так стремился попасть…
Вскоре на тропе появилась первая колонна черных витязей, и времени для раздумий не осталось. Я натянул тетиву своего арбалета, вложил стрелу и поймал в рамку прицела грудь впереди идущего командира — но палец медлил, не решаясь послать смерть в живое тело не знакомого мне, ни в чем не повинного человека. Я даже не знал толком, за что должен буду сражаться… Нечто темное, оставшееся от того клубка за окном, нашептывало мне мелкие оправдания моего самого обыкновенного страха.
Словно угадав мои мысли, Мстислав сказал, нахмурившись:
— Ты не убьешь его. Здесь никто не умирает. Все это скорее игра. Для нас, во всяком случае. Праща, боль одинакова повсюду. — Он выхватил меч, выпрыгнул из-за укрытия и с яростным криком врезался в переднюю шеренгу врагов. Мне ничего не осталось, как спустить тетиву и последовать за ним.
Воин, в которого я выстрелил, пошатнулся и рухнул на тропу. Передние ряды нападавших смешались. Часть из них, окружив Мстислава плотным кольцом, медленно оттесняла его в сторону. Другая часть, держась от меня в стороне, замыкала круг, отрезая все пути к отступлению.
Расстояние между нападавшими и мною сократилось настолько, что арбалет стал бесполезен. Бросив его на землю, я обнажил свой короткий и легкий меч, понимая, что с таким оружием не выстою против десятка противников и несколько минут. Но они почему-то медлили с решающей атакой. Из задних рядов выдвинулись несколько человек с сетями и короткими палицами в руках. Похоже, меня решили захватить в плен живым.
Я защищался яростно и небезуспешно, пользуясь в полной мере тем, что мои противники не наносили серьезных ударов. Они лишь старались оглушить меня и запутать сетями. Значительно уступая им в искусстве боя, я превосходил многих из них в быстроте реакции, да и в силе тоже. Поэтому какое-то время мне удавалось ускользать от их выпадов и наносить ответные удары, от которых нападавшие падали вокруг меня один за другим.
В условиях, когда мои противники практически не пользовались своими длинными и тяжелыми мечами, опасаясь нанести мне серьезную рану, короткий меч оказался не таким уж плохим оружием.
Но долго этот неравный поединок продолжаться не мог. После неудачного выпада на мою голову обрушился, в конце концов, удар боевой палицы.
Очнулся я глубокой ночью. Голова не болела. Вообще ничего не болело, несмотря на то, что после такой схватки у меня должно быть переломано немало костей. Я попробовал двинуться и даже сумел приподняться.
Теперь я сидел, опершись на ствол дерева, перед жарко пылавшим в двух шагах от меня костром. Его пламя скрывало контуры какой-то темной фигуры на противоположной стороне, и, как я ни всматривался, ничего но мог рассмотреть, кроме самого пламени и нерезких теней.
Со всех сторон из мрака доносились звуки ночного привала, всхрапывание лошадей, звон оружия… Я находился внутри военного лагеря — сомнений больше не оставалось: я попал в плен к черным витязям… Впрочем, я слишком плохо представлял тогда, что это может означать. Я подумал еще, что мое пребывание здесь похоже на слишком затянувшийся сон. Настоящая жизнь, со всеми ее красками, радостями и горестями, осталась по другую его сторону. Мне захотелось вернуться.
Я побывал в замке своей мечты, я сражался рядом с белыми витязями. Об этом я не смел и мечтать. Но теперь пора бы уже проснуться…
Пламя опало, остались лишь красноватые отсветы углей. В их неровном свете я смог рассмотреть фигуру угрюмого великана, сидевшего по ту сторону костра. На нем не было военных доспехов. Свободный синий плащ скрадывал линии его непропорциональной фигуры. Мне показалось, что под складками плаща скрыто что-то вроде сложенных крыльев — где-то я уже видел такие крылья… Но я тут же забыл об этом, потому что услышал пришедшие из мрака слова:
— Ты, кажется, выразил желание вернуться в свой прежний мир? — Голос был глубокий, рокочущий, с вкрадчивыми бархатными басами. Он словно шел одновременно со всех сторон.
— Я этого не говорил, — произнес я в пространство, не зная точно, кому должен отвечать. Великан усмехнулся:
— Говорить не обязательно. Достаточно думать.
Он протянул к костру руку и поворошил ею угли, словно не чувствовал жара. Пламя вспыхнуло ярче, осветив его высокий лоб, нахмуренные брови — во всем его облике было что-то трагическое и величественное одновременно.
— От человека, так сильно привязанного к прошлому миру, можно получить немало пользы.
— Что может от меня зависеть?
— Само существование империи Комора, например, судьба твоего народа, дорога, которую ты ему выберешь.