— Эта «картошка» — система конвективных течений, пронизывающих подповерхностную зону Солнца толщиной около ста сорока тысяч километров. «Клубни» располагаются на границе переходно-волновой зоны, ниже которой начинается слой ядерной перекачки.
Лапарра посмотрел на Уве Хесслера.
— Об этом лучше меня может рассказать специалист, Солнце — его епархия. Если появятся вопросы — он ответит.
Физик мотнул кудлатой головой.
Изображение в виоме изменило цвет на коричневый, «стебли картофеля» исчезли, на темно-коричневом фоне появились довольно быстро вспыхивающие и исчезающие оранжевые, алые и малиновые геометрические фигуры: дуги, овалы, петли, спирали, окружности.
— Это уже картинка с гамма-телескопа, — сказал Лапарра. — Видны так называемые «духи» — зоны активных возмущений плазмы, в которых происходит процесс аннигиляции магнитных полей. Их нам придется обходить.
Виом погас.
— Вопросы?
— Как вел себя «крот» на глубине? — спросила Беата Полонска, круглолицая светловолосая женщина с яркими фиолетовыми глазами.
Все посмотрели на пилота. Жан Иванов в своем «кибернетическом» унике напоминал былинного богатыря в латах: размерами, разворотом плеч, сильной шеей, открытым симпатичным лицом и копной русых волос. Держался он достойно: уверенно, спокойно, с профессиональной сдержанностью.
— «Крот» вел себя отлично, — ответил он. — Никаких претензий. Мы с Дэвом быстро подружились.
— Кто это — Дэв?
— Инк «крота», — вместо Иванова ответил Лапарра. — Интеллект-компьютер класса «супер», или «Большой Умник». Таких компактных машин в Системе всего несколько штук, нам выделили одну. Итак, господа единомышленники и соларнавты, готовы ли вы спасать человечество?
В голосе Яна прозвучала завуалированная ирония, понятная только тем, кто хорошо знал патриарха. Остальные приняли его слова за чистую монету.
— Готовы… — послышались голоса, и даже на Оскара подействовало общее эмоциональное поле, возникшее у команды, сплоченной не столько волей командира, сколько смыслом, который стоял за его словами.
Поиски Кати ни к чему не привели.
Ее не было дома, она не появлялась на работе, в командировку ее тоже не посылали, и никто не знал, в том числе и подруги, где она может находиться. Лапарра же по-прежнему не желал обсуждать исчезновение внучки с Кузьмой, и отправлялся тот в экспедицию с тяжелой душой и дурными предчувствиями. Лишь обещание отца найти Катю слегка повысило тонус младшего Ромашина, и устраивался он в кокон-рубке «крота» уже с надеждой вскоре услышать голос любимой женщины.
Рубка занимала второй сверху — от купола линзы аппарата — отсек и могла катапультироваться в случае непредвиденных обстоятельств, грозящих гибелью экипажу. Она имела собственные контуры защиты. Правда, ее энергозапасы были незначительны, и продержаться в условиях непрекращающегося термоядерного взрыва, каким являлось Солнце, она могла не более двух часов. Впрочем, команда «подсолнцехода» не рассчитывала спасаться таким образом, надеясь на проверенную в ходе испытаний аппарата линию метро. И все же опасения и страхи имели место быть.
Во всяком случае, у Кузьмы сперло дыхание и сердце ухнуло в пятки, когда он разместился рядом с Хасидом в ложемент-органелле единого кокона, и квазиживые лепестки органеллы накрыли его полупрозрачной тугой мембраной.
«Крот» еще находился в ангаре спейсера «Крузерштерн», который двигался в короне Солнца на расстоянии миллиона километров от его поверхности. Процедура старта экспедиции выглядела так.
Спейсер начинал разгон, нырял в тоннель ТФ-режима, пронизывая хромосферу, выходил в сотне километров от фотосферы, в так называемом обращающемся слое, и выстреливал «крота». Дальше «подсолнцеход» должен был двигаться самостоятельно.
Он пересекал нижнюю часть обращающегося слоя, состоящего из раскаленных до температуры в четыре с половиной тысячи градусов газов множества химических элементов от лития до железа, и со скоростью около двух километров в секунду врезался в фотосферу, включая аннигиляционный бур. С такой скоростью он должен был пересечь всю фотосферу и слой верхней конвекционной зоны толщиной около сорока тысяч километров, называемый «слоем кудрявой фрагментации». По мере роста давления и плотности плазмы скорость аппарата должна была падать, и оставшуюся до ядра часть пути он должен был преодолевать со средней скоростью в один километр в секунду.
Все это Кузьма знал, цифры его не пугали и не впечатляли, но замысел экспедиции был грандиозен, от него невольно захватывало дух: никто никогда не пытался пронзить Солнце, пройти его насквозь! — и воображение рисовало жуткие картины гибели «крота» в раскаленной бездне.
Однако все оказалось намного прозаичней умственных фантасмагорий. Внутри кокона поддерживались комфортные условия: температура, давление, влажность, гравитация — никакие рывки аппарата, удары и тряска до людей не доходили, автоматика надежно гасила все колебания корпуса, и будничные реплики пилота и командира, управлявших «кротом» как обычным космическим аппаратом, вселяли в души людей уверенность и спокойствие.
Стартовали точно по расписанию — в двадцать два часа по среднесолнечному времени. Через две минуты «Крузерштерн» вышел в расчетный район солнечной атмосферы между двумя протуберанцами, напоминающими согнувшиеся кустистые водоросли бордового цвета, и члены экипажа увидели удивительный алый «луг», образованный более светлыми столбами газа — спикулами.
— Прошли хромосферу, — раздался в голове Кузьмы (аппаратура связи работала прямо на слуховой нерв, а видеоаппаратура — на зрительный нерв человека) голос Иванова. — Отделение!
«Крот» вырвался из теснины ангара спейсера, как пуля из ствола старинного мушкета.
— Пошли своим ходом.
«Травинки луга» стали увеличиваться, превращаться в гигантские столбы и колонны, одна из них засветилась сильней, превратилась в колоссальный факел сложной тюльпанообразной формы. «Крот» вильнул, по дуге обходя его «лепесток» поперечником в сто километров. Внизу сквозь сияющий алый туман проступила ячеистая поверхность фотосферы в виде сетки с более светлыми зернами-гранулами и темно-вишневыми нитями. Размеры гранул достигали пятисот-восьмисот километров, они довольно быстро двигались, возникали, исчезали — время жизни каждой ячейки не превышало восьми минут, — а представляли они собой выходы конвекционных течений из глубин подповерхностного слоя Солнца. Существовали еще два уровня грануляции — с размерами ячеек до тридцати тысяч километров и до четырехсот тысяч километров, отражающие самые глубокие очаги конвекции, но их аппаратура «крота» «не брала» из-за огромных размеров.
— Входим в фотосферу.
Ярким радужным всполохом резануло глаза — это включился аннигиляционный бур аппарата, и с тяжким плеском он нырнул в кипящий слой солнечной плазмы, имеющей температуру около шести тысяч градусов по Кельвину. И сразу картина перед глазами изменилась, все пространство впереди заполнило ровное красное сияние, пронизанное мириадами вспыхивающих и гаснущих алмазных звездочек.