— Точно не знаю… Ну, может, шикарная квартира в большом городе. В Нью-Йорке или Лос-Анджелесе. Толстые ковры, белая кожаная мебель, крутая стереосистема. И женщины — много самых разных женщин. А ты, оказывается, женат! И на ком — на Магде Островой, господи ты боже мой! На этой вертлявой малявке Магде из десятого класса.
— Ты не находишь, что она хорошенькая?
— Она… ты чего — не понимаешь? Она женщина. Я хочу сказать, ей же лет сорок!
— Так ведь и мне тоже, братишка. Больше.
— Я знаю. Но у меня все это никак не укладывается в голове. — Он потупил взгляд, кивнул. — Слушай, ты пойми меня правильно…
— Проехали.
Идя по своей улице, я старался видеть мой мир его глазами. Насколько иначе он воспринимался тридцать лет спустя? Что здесь изменилось? Когда я думал о Крейнс-Вью, меня всегда утешало, что в нем почти ничто не изменилось, разве что в центре открылась пара новых магазинов да построили один-два новых дома. Но у него могло возникнуть впечатление, что он оказался в другом мире.
Твой дом там, где тебе всего удобнее. Но эти понятия у подростка и взрослого совсем разные. Когда я был мальчишкой, Крейнс-Вью казался мне чем-то вроде трамплина для прыжков в воду, с которого я непременно спрыгну в какой-нибудь здоровенный бассейн. Я попрыгал на краешке, проверяя упругость доски и прикидывая, каким способом буду нырять. Подготовившись, я отошел назад, разбежался и — была не была — подпрыгнул. Мне в юности было вполне удобно в Крейнс-Вью, потому что я знал: в один прекрасный день я уеду отсюда и прославлюсь на весь мир. Нисколько в этом не сомневался. Учился я паршиво, никаких правил для меня не существовало, в полиции на меня завели досье, но я был уверен, что вода, в которую я прыгну, будет приятной и теплой.
— Где отец?
— Умер четыре года назад. Он на городском кладбище, если хочешь к нему наведаться.
— А он одобрял, как ты живешь?
— Да, он был вполне мной доволен.
— А меня он всегда считал настоящим говном. — За напускной бравадой в его голосе слышались нотки сожаления.
— Так ведь ты же и был говном. Не забывай — я был с тобой. Я был тобой.
Некоторое время мы шли молча. Ночь была прохладной. Сквозь тонкую подошву туфель я ощущал холодные камни тротуара.
— А как тебе эта девчонка? Дочка Магды.
— Паулина? Очень неглупая, хорошо учится. Замкнутая.
— А чего это она среди ночи торчит перед зеркалом в чем мать родила?
— Полагаю, примеряет новые обличья.
— А она ничего себе. Особенно если сиськи чуток отрастит.
Что-то внутри меня екнуло. Мне не нравилось слушать подобные речи о моей падчерице, особенно после той неловкости, которую ощутил, увидев ее голой. Но через секунду я уже усмехался, потому что понял: я сам произношу эти слова. Я семнадцатилетний. Потом он сказал кое-что, от чего мои мысли приняли другое направление.
— Тебе придется сильно мне помочь, я же ведь ничегошеньки не знаю.
— Ты это о чем?
Остановившись, он тронул меня за руку — мимолетное прикосновение, словно против его воли, по необходимости.
— Кое-что мне известно, но совсем не так много, как ты, поди, думаешь. Ничего о том, что здесь происходило, после того как я убрался. Я знаю, что было до того, ну, когда я рос и всякое такое, а потом — ничего.
— Тогда почему ты здесь?
— Посмотри на своего кота. Он тебе рассказывает.
Смит все еще был с нами, но шел как-то странно: перебегал от меня к нему, проскальзывая между ног, как будто сшивал нас невидимой нитью. Фокус не из простых, но, глядя на него, казалось, что делает он это без труда, как и большинство котов.
— Я здесь, потому что тебе это нужно. Тебе нужна моя помощь. Сейчас налево. Нам надо к дому Скьяво.
— Но ведь ты минуту назад сказал — ты не знаешь, что происходит в городе. Так откуда ж тогда тебе известно про Скьяво?
— Слушай, я здесь уж никак не для того, чтобы тебя морочить. Я тебе расскажу, что знаю. Не поверишь — твои проблемы. О Скьяво мне вот что известно: они муж и жена и на днях исчезли из своего дома. Вот к этому-то дому мы сейчас и идем, потому как тебе там надо кое-что увидеть.
— Зачем?
— Без понятия!
— Кто тебя прислал?
Он помотал головой:
— Без понятия.
— Откуда ты явился?
— Без понятия? Из тебя. Откуда-то из тебя.
— Толку от твоих объяснений столько же, как от козла молока.
Он развернулся и пошел спиной вперед — лицом ко мне.
— Что сталось с Винсом Эттрихом?
— Бизнесмен. Живет в Сиэтле.
— А Зайка Глайдер?
— Вышла за Эдвина Лооса. Они живут в Такахо.
— Бог ты мой, так они все-таки поженились! Потрясающе! А как Эл Сальвато?
— Погиб. Он и вся его семья попали в автокатастрофу. Вблизи города.
— Сколько тебе теперь?
— Сорок семь. А то ты сам не знаешь! Разве они тебе этого не сообщили?
Он выпятил нижнюю губу.
— Ни хера они мне не сказали. Господь не указывал на меня перстом и не говорил: «Ступай!» Это тебе не «Десять заповедей». Никакой я тебе в жопу не Чарлтон Хестон с компанией, чтобы воды жезлом разделять. Просто я только что был в одном месте, а через минуту — уже здесь.
— Информация ценная, ничего не скажешь. — Я многое хотел к этому добавить, но замолчал, потому что услышал стук молота. Это в три часа ночи.
— Слышишь?
Он кивнул.
— Это там, дальше по улице. — По выражению его глаз, по тому, как он украдкой огляделся по сторонам и снова уставился на меня, я понял: парень знает куда больше, чем говорит.
— Тебе известно, что это?
— Давай-ка лучше пойдем поскорее, а? Потерпи, пока мы туда дойдем. — Продолжая шагать спиной вперед, он старался больше не встречаться со мной взглядом.
Мне стало ясно, что из него больше слова не вытянешь, и я сменил тему.
— Не возьму в толк, где ж ты все-таки обретался? Был там, вдруг очутился тут. Но где это — там?
— А куда ты попадаешь, когда тебя сморит дремота? Или когда спишь ночью? Вот что-то в этом роде. Точно не знаю. Не совсем чтобы здесь, но и не так чтобы очень далеко отсюда. Все, кто мы есть и кем были, всегда где-то рядом. Не так чтобы в одной комнате, но в одном доме. В одном доме, но не в одной комнате.
Прежде чем я успел осмыслить эти его слова, мы оказались в квартале от дома Скьяво. Даже отсюда было видно, что там творятся чудные дела.
Среди ночной тьмы дом был ярко освещен со всех сторон. На здание отовсюду были нацелены лучи света. Моей первой мыслью было — катастрофа в шахте. Ну, вы понимаете, по телевизору вечно что-нибудь такое показывают: горная выработка где-нибудь в Англии, или России, или в Западной Виргинии. Где-то там глубоко под землей что-то случилось — взрыв или обрушение. Спасатели тридцать часов пробиваются к выжившим. У шахты и ночью светло, как днем. Понавезли всяких прожекторов на десять миллионов свечей, чтобы рабочим было светло.