Вернувшись в купе, она застала Ваню в самом дурном расположении духа. В стакане, на который тот с отвращением поглядывал, плескался холодный кофе, а по полу каталась пустая бутылка.
– Ты хоть раз в жизни испытывала крушение мечты? – произнёс Ваня с невыразимой тоской.
– Только в детстве, когда мне не купили говорящую куклу, – едва сдерживая улыбку, ответила Людочка.
– А со мной это случилось минуту назад. Всю ночь я провёл в сладких грёзах, а утром потерпел жестокое разочарование. Единственное, что мне остаётся, это до конца испить свою горькую чашу. – Он с брезгливой гримасой отхлебнул из стакана. – Неужели это расплата за мою невинную шутку? Попутчикам я подсунул фальшивый героин, а они одарили меня фальшивым коньяком. О времена, о нравы!
– А ведь я предупреждала тебя, что зло не конструктивно и к посторонним людям, пусть даже и не симпатичным тебе, следует относиться терпимо.
– Когда ты меня предупреждала? – удивился Ваня.
– Вчера ночью, когда ты вовсю костерил чужаков, не желающих принимать образ жизни, которого придерживается титульная нация. Особенно досталось нашим мусульманам и американским неграм.
– Быть такого не может! – возмутился Ваня. – Негры – лучшие на свете парни. А мусульманство – самая прогрессивная и динамично развивающаяся религия. За ней будущее! И вообще, я болельщик грозненского «Терека».
– Ладно, не кипятись. Сходить пора.
Харьковский вокзал был способен произвести впечатление на кого угодно, даже на искушённых москвичей: грандиозные размеры, величественная архитектура, мраморные полы, исправно действующие башенные часы. И хоть одна половина здания находилась на ремонте (говорят, чуть ли не со времён провозглашения независимости), другая исправно функционировала, предоставляя бывшим и будущим пассажирам весь спектр услуг, предусмотренных железнодорожным уставом. Пояснительные надписи на чистой украинской мове поддавались чтению, пусть и с некоторым усилием.
Людочка отослала в адрес Кондакова телеграмму с условным текстом и, держа Ваню за руку, вышла на привокзальную площадь. К ней примыкал сквер, в дальнем конце которого били фонтаны, всё время менявшие высоту и направление струй. Возможно, в завуалированной форме они олицетворяли собой внешнюю политику молодого государства.
Вокруг сквера на лошадях катались дети. Каждая цветочная клумба напоминала собой праздничный торт, и строгие охранники не позволяли прохожим похищать с них астры, бархатцы и анютины глазки. Наглые раскормленные голуби садились едва ли не на голову.
Везде говорили, пели, ругались, просили милостыню и рекламировали свой товар исключительно по-русски. О том, что это не какой-нибудь Тамбов или Белгород, напоминали лишь цены, выставленные не в рублях, а в гривнах, да желто-голубой флаг, полоскавшийся на здании железнодорожного управления.
Скользнув взглядом по рекламным щитам, украшавшим окрестные здания, Ваня сказал:
– Создаётся впечатление, что все харьковчане пьют пиво «Оболонь», едят колбасы Лубенского мясокомбината и хранят деньги в коммерческом банке «Базис».
– А ты хочешь, чтобы они пили настой опия, ели человечину и хранили деньги в чулке? – осведомилась Людочка. – Наличие рекламы, тем более национальной, свидетельствует о хорошо развитой экономике. Недавно я побывала в одной сопредельной стране, так там вместо рекламы висели только лозунги: «Мы любим нашего президента!»
– Что тут странного? А вдруг это красивая баба, вроде тебя.
– Да нет, это мужчина, причем уже изрядно потасканный.
Вокзальная стоянка была сплошь забита машинами, среди которых не замечалось ни единого «Запорожца», прежде наряду с длинными чубами и необъятными шароварами считавшегося чуть ли не символом Украины. Это тоже кое о чём говорило. Страна собиралась двигаться в будущее не на консервных банках, снабжённых колёсами, а на полноприводных джипах.
– С чего начнём? – оглядываясь по сторонам, осведомилась Людочка.
– Как всегда, с наведения мостов, – ответил Ваня, которого свет дня отнюдь не красил. – Я буду солировать, а ты подыграешь… Что так смотришь?
– Очень уж ты страшненький, – печально молвила Людочка. – Похож на чахоточного гномика.
– Ничего, страшненьким охотней подают. И доверия к нам больше. Ты и сама сегодня могла бы не краситься.
– Привычка – вторая натура. – Людочка развела руками.
В общих чертах их задача была определена ещё до отъезда: от контактов с официальными лицами воздерживаться, искать очевидцев, собирать любые сведения, касающиеся взрыва, не чураясь при этом и слухов, вне зависимости от достигнутых результатов вечером выехать в Крым и всю командировку завершить в течение двух суток.
Поменяв рубли на гривны, с непривычки казавшиеся ничего не стоящими пёстрыми бумажками, Людочка подвела Ваню к тому месту, где происходила посадка на прогулочных лошадок.
Обязанности форейтора, если можно так выразиться, выполняла девчонка лет семнадцати, одетая в спортивный костюм и мягкие полусапожки. С помощью Людочки она вскинула Ваню в седло и двинулась вдоль ограды сквера, ведя низкорослую спокойную лошадку под уздцы.
В компании двух особ одного с нею пола девчонка ощущала себя стеснённо и всё время стреляла глазками по сторонам: надо полагать, выискивала в пёстрой вокзальной толпе прекрасного принца.
– Как коняшку звать? – спросил Ваня.
– Дуся, – со вздохом ответила девчонка, изнемогающая от женского засилья.
– Можно её печеньем угостить? – Ваня погладил Дусю по давно нечёсаной гриве.
– Нельзя, – отрезала девчонка. – Она тебя за руку цапнет, а отвечать потом мне.
– Лошадь не собака, зачем ей кусаться? – Ваня изо всех сил старался разговорить строгую девчонку.
– У которых зубы есть, они все кусаются.
– А если я на Дусе в Москву уеду?
– Езжай. Только сначала заплати тысячу долларов, – пожала плечами девчонка.
– Почему так дорого? – в разговор поневоле вступила Людочка.
– Потому что породистая, – ответила девчонка. – Она раньше в цирке выступала.
– Мама, купи коняшку, – заныл Ваня. – Я не хочу больше на поезде ездить.
– Это она потому такая капризная, что в вагон боится заходить, – пожаловалась Людочка. – В прошлом году на станции метро, возле которой мы живём, случился террористический акт. Вот малышка и перепугалась.
– Лечить надо, – посоветовала девчонка. – Я в детстве тоже гуся испугалась. Даже заикаться стала.
– Вылечили?
– А то! – Девчонка гордо расправила плечи. – В самодеятельности пою.
– У нас, знаете ли, вообще жизнь нервная, – пожаловалась Людочка. – Взрывы, убийства, налёты… У вас, наверное, в этом смысле гораздо спокойнее?
– Спокойнее, – опять вздохнула девчонка. – Вечером даже сходить некуда.