На нынешнем этапе расследования Людочка, двое суток подряд не расстававшаяся со своим ноутбуком, как бы выполняла функции воздушной или даже космической разведки, издали фиксируя все более-менее заметные следы, оставленные покойным Шестопаловым в бесчисленных закоулках мирового информационного пространства.
Естественно, что за это время она не прикоснулась ни к одной книге, которую в поисках неведомых истин листал Шестопалов, ни к одной карте, где он, возможно, оставил какие-то свои пометки, ни к одному архивному документу, чья сомнительная ценность компенсировалась ностальгической тягой человечества к осколкам минувшего.
Вся эта чёрная и, прямо скажем, неблагодарная работа ложилась на плечи Цимбаларя и Кондакова, в опергруппе выполнявших обязанности сразу и танка, и бульдозера, и ассенизаторской бочки. Именно они должны были вступать в непосредственный контакт с намеченными целями и на месте определять их истинную цену, беспристрастно отделяя зёрна от плевел. И это при том, что окончательный успех был отнюдь не гарантирован.
Первым делом следовало проверить архивы, где в этом году успел побывать Шестопалов. По жребию Цимбаларю выпали картографический, научно-технический и судебный. Кондакову – всё остальное.
Попив напоследок пивка, которое, как известно, является наипервейшим средством от архивной пыли и сырости, друзья разошлись в разные стороны. Путь Цимбаларя лежал на улицу Зодчего Росси, а Кондакова – на Советскую.
В картографическом архиве у Цимбаларя потребовали специальный допуск, подписанный и заверенный теми же самыми людьми, которые уволили с работы проводницу Удалую, задержали ларёчника Мишу, приписали себе ликвидацию Гладиатора и время от времени привечали в своих кабинетах двуличного Кондакова.
Пришлось Цимбаларю совать измождённой архивной даме стодолларовую бумажку, возможно, ещё хранившую на себе следы крови и слёз, пролитых жертвами бандитского пахана Клима.
Мучительно краснея и что-то несвязно бормоча, она приняла это царское подношение, заключавшее в себе сразу и новые колготки, и лекарства для старушки-матери, и лакомство для детей, и приличные сигареты для мужа, и ещё многое другое, однако сразу побежала пить валерьянку – универсальное бабье лекарство.
Карты, разложенные перед Цимбаларем (а он предварительно убедился, что это те самые, которыми в апреле интересовался Шестопалов), размерами превышали знаменитые шемаханские ковры, и на них можно было разглядеть не то что каждый дом, но даже каждое деревце перед его фасадом.
Цимбаларь честно убил несколько часов, пытаясь проследить на картах роковые параллели, но не нашёл никаких следов, указывающих на место грядущего взрыва: ни карандашных точек, ни булавочных проколов. Это в равной мере относилось и к обеим столицам, которым ещё предстояло хлебнуть горя, и к близлежащим областям, надо надеяться, уже испившим свою чашу до дна.
В архиве научно-технической документации царили куда более либеральные нравы, и общегражданского паспорта вполне хватило для того, чтобы получить десять годовых подшивок журнала «Научное обозрение». Бегло просмотрев несколько статей, посвящённых не столько научным проблемам, сколько оголтелой пропаганде марксизма, который виделся авторам панацеей от всех социальных, экономических и политических проблем, Цимбаларь заскучал.
Обратившись к самому последнему журнальному номеру, увидевшему свет в июле тысяча девятьсот третьего года, он стал изучать его выходные данные: тираж, формат, объём, адрес редакции, название типографии, не преминув поинтересоваться и фамилией редактора.
Фамилия, надо сказать, была самая простая, но по-своему любопытная – Филиппов. Конечно, скорее всего это было совпадение, Филипповых на Руси ненамного меньше, чем Ивановых. Тем не менее Цимбаларь принудил себя прочитать несколько редакторских статей: о философии, о литературе и о новейших достижениях химии. Поистине этот Филиппов был настоящим энциклопедистом, этаким Ломоносовым местного масштаба. Записав все более или менее существенные сведения в блокнот, Цимбаларь двинулся дальше, но сейчас на его душе уже не кошки скребли, а тихонько чирикала какая-то пташка, едва-едва вылупившаяся из мрака безнадёжности.
В судебном архиве, после многочисленных реорганизаций вобравшем в себя фонды Департамента полиции и Охранного отделения, Цимбаларя неожиданно выручило служебное удостоверение. Посетители здесь делились строго на две категории: сотрудников правоохранительных органов и прочих граждан. Излишне говорить, что к цивильным особам и отношение было соответствующее – обслуживали их во вторую очередь, а отвечали с третьего раза.
Вот только профессиональных судей и судебных чиновников здесь почему-то не замечалось. Впрочем, им можно было посочувствовать, как и всем жертвам нынешних скоропалительных реформ – если новый Уголовно-процессуальный кодекс никак не укладывается в голове, тут уж не до исторических изысканий. Пусть этим занимаются англичане, которые судят не по законам, а по прецедентам.
Однако настоящий сюрприз ожидал Цимбаларя чуть позже, когда ему вынесли несколько толстенных папок, среди которых находилось и «Дело о скоропостижной кончине титулярного советника М.М. Филиппова», начатое семнадцатого июля тысяча девятьсот третьего года и оконченное на следующий день (темпы поистине рекордные!).
Таким образом, в течение какого-нибудь часа из небытия явились сразу двое Филипповых, к тому же имевших схожие инициалы. Впрочем, сравнив адреса редакции «Научного обозрения» и квартиры, в которой был обнаружен покойник, Цимбаларь вынужден был констатировать, что это одно и то же лицо.
Заранее предвкушая знакомство с какими-то умопомрачительными фактами и леденящими душу подробностями, Цимбаларь развязал тесёмки папки и, можно сказать, остолбенел. Папка была плотно набита газетами самых разных названий и ориентаций, но имевших одинаковую дату: пятое мая прошлого года. Скорее всего, Шестопалов купил их оптом в ближайшем киоске и принёс в архив под одеждой, как бы предвосхитив этим приём, впоследствии использованный Цимбаларем на Финляндском вокзале.
В деле сохранился лишь перечень документов, приклеенный к внутренней стороне папки. За малым исключением это были личные бумаги Филиппова, изъятые из его письменного стола и секретера. Именовались они с жандармской непосредственностью: «Чертёж неизвестного прибора», «Описание неизвестного физического процесса» и так далее.
Что касается остальных папок, то они содержали всякую судебную тягомотину и скорее всего были взяты с архивных полок только для отвода глаз.
Всё это было весьма и весьма любопытно, но Цимбаларь никак не мог понять, что может связывать бывшего физика Шестопалова, неделю назад задушенного на Волковском кладбище, и титулярного советника Филиппова, скончавшегося по неизвестной причине сто лет назад.
Ответ на этот вопрос не могли дать ни подшивки журнала «Научное обозрение», ни тем более несколько фунтов макулатуры, заменившей в папке Охранного отделения какие-то весьма важные технические документы.
Зато птичка в душе Цимбаларя уже не просто чирикала, а выводила какую-то бравурную мелодию.