Прислонившись к стене, дама поглядывала нетерпеливо на двери трех перевязочных, находившихся рядом, и изредка прикусывала своими очень красными губами кончик кружевного платочка – тоже лилового, только бледнее тоном, чем ротонда. Вообще в ее внешности имели место быть три основных цвета: лиловый (одежда), черный (волосы, брови, глаза) и белый (лицо и мех). Красота неземная! Неудивительно, что каждый проходящий мимо врач или раненый при виде ее сбивался с ноги.
Один только изможденный молодой человек, обросший короткой светлой бородкой, одетый в коричневый госпитальный байковый халат, с ноги не сбился. Впрочем, возможно, по той лишь причине, что шел не на своих ногах, а был несом на носилках санитарами. Однако он с интересом ощупал глазами фигуру незнакомки и даже, чтобы лучше ее рассмотреть, повернул к ней голову, придерживая на груди сложенные в стопку рентгеновские снимки, чтобы не упали. Два соскользнули-таки на пол, но нарядная дама не погнушалась помочь: приблизилась, быстро подняла снимки, снова положила мутно-черные пленки раненому на грудь… не прежде, впрочем, чем быстро взглянула на них.
– Вы что же, сударыня, рентгеновские снимки читать обучены? – осведомился раненый с усталой ухмылкой, в которой можно было обнаружить лишь самый легкий намек на фривольность.
– Да что ж тут сложного? – показала дама в улыбке ослепительно белые зубки, следуя рядом с носилками. – Все видно ясно, для того, полагаю, и придуман рентген.
– Ну, тогда вы сами видели: дела мои швах.
– До шваха, насколько мне известно, вам пока далеко, – как-то не слишком уверенно возразила дама. – Хотя, конечно, положение нелегкое. Разбитый тазобедренный сустав вызвал укорочение левой ноги на полтора сантиметра, так что вы останетесь на всю жизнь хромым, в лучшем случае – прихрамывающим. Дело осложняется тем, что осколки разрывной пули, поразившей вас, и осколки разбитой кости попали вам под легкие, что сразу не было замечено врачами санитарного поезда. Поэтому вы уже перенесли три операции, но впереди еще, самое малое, две.
– Бог ты мой… – пробормотал раненый, видимо, ошарашенный. – И все это вы прочли по моим снимкам?
– Не стану вас более мистифицировать, – покачала головой дама, – я говорила с вашим хирургом, профессором Пивованским. С тем самым, кто вас оперировал и еще будет оперировать.
– Дай ему Бог здоровья и долгих лет жизни, верно? – сказал раненый.
– Верно, – согласилась дама. – Я ему тоже очень благодарна за то, что он вернул вас к жизни. Однако никто – ни Пивованский, ни даже сам Господь! – не может дать никаких гарантий, что вы на самой сложной операции не впадете в коматозное состояние – теперь уж безвозвратно… И тогда очень многие ваши земные дела так и останутся нерешенными, а обязательства – неисполненными.
И она многозначительно примолкла.
– А, ну да, – забормотал раненый, – я понимаю… Конечно! Обязательства, касаемые… ну да. Не сомневался, что рано или поздно вы меня найдете и потребуете своего. Причем в самой резкой форме. Только не ожидал, что тот, кто приставит мне нож к горлу, будет выглядеть столь обворожительно. Почему ко мне явились именно вы, красавица… извините, не припомню вашего имени, а не какой-нибудь ужасный мсье Иванов?
– Ну, во-первых, имени моего вы помнить не можете, ибо нас друг другу не представляли. Меня зовут Инна Фламандская. Разумеется, это псевдоним – и литературный (я поэтесса), и партийный. Настоящего моего имени вам знать не нужно, к тому же оно, – дама ухмыльнулась, – далеко не столь благозвучно. Во-вторых, мсье Иванов такой же Иванов, как я Фламандская. В-третьих, не тратьтесь на комплименты мне. Однако я сделаю комплимент вам, Дмитрий Дмитриевич. Я не ожидала, что вы с первого взгляда меня узнаете и, мало того, признаете свое поражение. Я-то думала, мне придется напоминать вам обстоятельства нашей встречи, игорное заведение «Попугай!» в Энске, аромат фиалковой эссенции, которым были пропитаны ваши карты, приемы господина Морта… А вы даже не дрогнули, меня увидев. Понимаете, конечно: сколь веревочке ни виться, конец один будет. Впрочем, ваше хладнокровие я запомнила еще по первой нашей встрече.
– Ну, подумаешь! – хмыкнул раненый, которого и в самом деле звали Дмитрий Дмитриевич… Дмитрий Дмитриевич Аксаков, если совсем уж точно.
Бессловесные санитары тем временем переложили его с носилок на постель в просторной офицерской палате.
Дама, сбросив ротонду, осталась в лиловом же платье, облегающем ее фигуру, как перчатка, и устроилась на краешке постели, возбудив среди остальных обитателей палаты чуть ли не сильнейший фурор, чем возбуждала в коридоре. Да, конечно, сильнейший – ведь среди офицеров было гораздо больше тонких ценителей красоты, чем среди солдат, которые находились в коридоре и пялились на даму в лиловом без всякой почтительности.
– Подумаешь! – повторил Аксаков. – Нас, фронтовиков, так просто не возьмешь! Мы ко всякому привычны, отрастили ужасно толстую шкуру. О тонкости чувств забыли. Хотя… Знаете, был и у нас случай поразительный – по силе этих самых чувств. Месяц тому назад приехал награждать нас сам государь император Николай Александрович. Вот, видите темляк? – указал он на нашивку, прикрепленную к халату. – Удостоен Георгиевского креста лично из августейших рук… Так вот один солдат, когда к нему приблизился его императорское величество, внезапно вскочил, вытянулся во фрунт – да и упал замертво. Вот это, я понимаю, чувства… а я что ж… толстокож…
Дама посмотрела на раненого в замешательстве. Он как-то подозрительно резвился… Ему было как-то подозрительно все равно, что она здесь и вот-вот заведет с ним разговор, который… разговор, продолжения которого он умудрялся избегать целых два года!
– Кстати, каким образом вы узнали, где я нахожусь? – оживленно спросил Аксаков. – Случайно обнаружили? Или все же Полуэктов каким-то образом сумел вырваться оттуда, куда я его отправил?
– А кто такой Полуэктов и куда вы его отправили? – с неподдельным интересом спросила дама, и раненый, взглянув на нее искоса, понял, что она не лжет.
– Да Бог с ним, с несчастным, – махнул он рукой. – Так, мелкая сошка, а вы, судя по всему, птица весьма высокого полета, вам ли обращать внимание на участь такого червя земного, как тот Полуэктов…
– Я же сказала – не трудитесь над комплиментами, они вам не помогут, – чуть жестче проговорила дама по имени Инна Фламандская.
– И в мыслях не было! – замахал руками Аксаков, отчего снимки, зачем-то положенные санитаром ему на грудь (видимо, по привычке), снова соскользнули на пол, и даме пришлось их поднимать.