— Да, это сложнейшая юридическая и моральная проблема, и не одной страны, — подтвердил посол. — Конечно, дело каждого будет рассмотрено индивидуально. Большинство, на их счастье, не успели совершить серьезных преступлений — им, скорее всего, будет дан шанс реабилитироваться, найти себя в цивилизованном обществе. А с заправилами, тем паче военными преступниками, все ясно… Но вот что не дает мне покоя…
— Да?
— В одном из взорванных помещений Фортресса были обнаружены фрагменты некоего технического устройства невероятной сложности… Специалисты даже отдаленно не могут предположить, что это такое. Об этом вам ничего не известно?
— Вы ведь читали мой подробный отчет. Как и отчеты моих друзей, включая русского полковника… Неужели мы умолчали бы о такой важной вещи, если бы знали что-нибудь?
— Да, конечно… Но вот и в конструкции самолета, на котором вы прилетели, применены очень необычные технологии… Хотелось бы нам побеседовать с учеными Фортресса. Увы, по-видимому, все они погибли… Кстати, вы упомянули русского. Так вот, с ним тоже загадка…
— Какая?
— Он был безнадежно болен, у него был диагностирован рак… А когда он вернулся в Москву, никаких признаков рака те же врачи у него не нашли. Разве это не странно?
— Странно, — согласился Флетчер.
Вашингтон
Госпиталь Святой Марии
Доктор Корделл оставил Майка и сенатора Флетчера наедине. В колонках «Панасоника» надрывался Мик Джаггер — он изо всех сил старался петь погромче, но его прикрутили до приемлемой слышимости. Майк Флетчер сидел на кровати и очищал апельсин. Он успел пожаловаться отцу на царящую в госпитале Святой Марии скуку и строгости доктора Корделла. Ему хотелось носиться по улицам на мотоцикле, кататься на роликах…
— Еще рано, — мягко улыбнулся сенатор. — Ты только-только начал поправляться.
— Что?! — Майк вскочил и попытался сделать стойку на голове, но не удержался и со смехом плюхнулся на ковер. — Да я уже совсем здоров, папа!
— Вижу, вижу. — Флетчер помог сыну подняться. — Но если ты будешь продолжать в том же духе, придется лечить еще и твои переломы!
— Переломы отменяются, папа, слово будущего сенатора… — Майк сменил диск, и в палате весело зазвенел твист Чабби Чекера. — Папа, расскажи мне еще про Фортресс…
— Да уже вроде все рассказал, — развел руками сенатор. — Если что и забыл, прочитаешь в Интернете…
— Ха! — воскликнул Майк. — Так там и написали обо всем под бдительным присмотром твоего любимого ЦРУ! Нет, когда меня изберут в сенат, первым делом создам комиссию по отмене всех ограничений для прессы.
— Такая комиссия не будет иметь перспектив, — серьезно пояснил Ричард Флетчер. — Дезорганизация работы разведки сослужит демократии плохую службу. Ты что же, полагаешь, что ЦРУ и правительство засекречивают некоторые данные из вредности?
— Нет, из социальной озабоченности, — съехидничал Майк.
— Именно так, — кивнул сенатор. — Определенные вещи должны оставаться за кадром. Демократия и свобода не смогут существовать, если в обществе создастся убеждение, что их приходится порой защищать на грани фола. Или… Я не должен этого говорить, но… Или за гранью, Майк, рискуя потерпеть поражение.
— Да ну тебя… Представляю, как ты будешь править страной, когда тебя изберут президентом, с такими взглядами. Обещай мне, пожалуйста, хотя бы музыкальные журналы не засекречивать…..
— Хорошо, — расхохотался Флетчер. — Считай это первым предвыборным обещанием.
Майк еще убавил громкость музыки:
— Отец, у меня просьба к тебе…
— Да?
— Познакомь меня с мистером Хойландом.
— Эту просьбу нетрудно выполнить. Месяца через полтора, если все будет благополучно, мы соберемся в нашем доме в Массачусетсе. Приедут и Хойланд, и мистер Эванс, и мистер Стал с Вероникой.
— Вот здорово! — обрадовался Майк. — Уж кого-нибудь из них я раскручу на государственные тайны!
Сомневаюсь, подумал сенатор и посмотрел на часы.
— Мне пора, Майк. До завтра!
Прежде чем покинуть госпиталь, он заглянул в кабинет доктора Корделла. Они поговорили о здоровье Майка (Корделл подчеркивал, что готов выписать его хоть сейчас, но хочет понаблюдать за ним недели две для полного спокойствия), потом доктор сказал:
— Исследования присланного вами препарата открывают удивительные перспективы в лечении различных заболеваний. Когда вы станете президентом, сэр, могу ли я рассчитывать на принятие финансируемой правительством специальной медицинской программы?
— Зачем же ждать выборов? — с улыбкой произнес Флетчер. — Я внесу соответствующий законопроект, и, полагаю, он найдет поддержку…
Профессор Бергер приехал на виллу Джорджа Яновски под вечер. Это была их третья встреча с тех пор, как Хойланд вернулся в Америку, а подлинный Эрвин Кригер вновь обрел свое настоящее имя. Два одиноких человека, двое ученых испытывали друг к другу симпатию, а драматические обстоятельства их встречи помогли сближению.
Они сидели на веранде при неярком электрическом свете и потягивали коньяк — Бергер раздобыл где-то редкий сорт, и собеседники углубились в обсуждение его достоинств. Исчерпав тему, Яновски задал вопрос, который мог бы показаться и бестактным:
— Не страшно вам жить в Лонг-Бранче, профессор? Какому-нибудь озверевшему фанатику вполне может стукнуть в дурную голову отомстить.
— Страшно было, когда я скрывался у ваших друзей в Нью-Мексико, — признался Бергер. — Не столько за себя страшно, сколько за них. И лишь теперь я полностью понимаю, что это был далеко не пустой страх. «Сириус» настойчиво меня искал с того дня, как им стало известно, что я жив… А в Лонг-Бранче теперь чистый воздух. «Сириусу» пришел конец.
— К счастью, да. — Доктор поднялся, подошел к окну, отодвинул занавеску, постоял, глядя на умытый дождем сад.
— Вы кого-нибудь ждете, Джордж? — Бергер налил коньяк из своей знаменитой бутылки.
— Нет… Но с некоторых пор у меня вошло в привычку — невротическую, утверждаю это как психиатр — периодически поглядывать в окна, особенно вечерами…
— И мне, наверное, не избавиться от такой привычки… Несмотря ни на что, — вздохнул профессор.
Пьюджет-Саунд
Беллингхэм
Штат Вашингтон
Яхта лавировала между бесчисленными островками залива Пьюджет-Саунд, приближаясь к причалу яхт-клуба «Олимпия». С погодой просто повезло: на тихоокеанском северо-западе круглый год льет с небес, и местные жители, по распространенному шутливому утверждению, узнают о наступлении лета по потеплению дождя. Говорят еще, что воздух здесь хоть и влажнее тумана, зато суше мелкого дождичка… Но в тот роскошный, декорированный величественным закатом вечер, когда яхта под управлением Джона Хойланда вошла в воды Пьюджет-Саунда, дождя не было и в помине. С палубы открывалась панорама Каскадных гор, и к самому берегу, к песчаной полосе пляжа, подступали секвойи и дугласовые пихты, ветви которых слегка сгибались под прохладным юго-западным ветром.