— О ней я и хотел с вами поговорить.
— Что вы о ней знаете?
— Кроме названия, ничего.
— Неудивительно. На свете не наберется и десяти человек, само собой исключая принадлежащих к организации, кто хотя бы мельком слышал о ней.
— А также исключая вас? Страттон наклонился к Хойланду:
— Я веду расследование, Джон… Хочу написать книгу и свернуть им шею.
— Кому?
— Гиммлеру и его компании.
— Вы имеете в виду Генриха Гиммлера, рейхсфюрера СС? Возможно, я плохо знаю историю, но мне смутно припоминается, что ему уже кто-то свернул шею. Или я ошибаюсь?
Страттон ткнул окурком в хрустальное дно пепельницы. Вокруг посыпались искры, прожигая скатерть. Журналист немедленно закурил снова.
— Он жив… Фигурально жив, конечно. Жив в своих делах и последователях. Я объясню… Начиналось все достаточно невинно. «Икзэминер» заказала мне статью о неонацистских организациях в Латинской Америке. Я согласился неохотно — тема изъезженная, в свое время об этом много писали. «Хунта координадора да организасьонес на-сьоналистас», Хорст Эйхман, Рудель, Адольф фон Тадден и прочие. Но… В общем, нужны были деньги, а платили хорошо, и я дал согласие. А раз уж дал, должен выполнить работу на все сто процентов. Журналисту моего уровня негоже переписывать прошлогодние новости. Я вылетел в Аргентину, потом в Бразилию… Вам не скучно?
— Рассказывайте!
— Да рассказывать-то почти нечего. — Страттон развел руками и едва не смахнул бутылку со стола. — Я практически на старте… А получилось так. Я решил сделать акцент на проблеме финансирования неонацистских организаций. Знаете, в конце войны главные шишки рейха, в основном Гиммлер, вывозили в Южную Америку огромные капиталы. По моим подсчетам, рейхсфюреру принадлежали вклады на сумму не менее двадцати миллионов долларов и порядка миллиона фунтов стерлингов. Это в то время и только лично ему! А существовали еще филиалы «Феррошталь» в Венесуэле, Чили, Колумбии, «Компаниа платеже де электрисидад Сименс-Шуккерт С. А.» в Буэнос-Айресе, отделения «И. Г. Фарбениндустри» в Бразилии, Мексике, Аргентине… Так перекачивались деньги рейха, Джон, громадные деньги. И они не лежали мертвым грузом, они вкладывались в доходные отрасли и умножались многократно. Не будет большим преувеличением, если я скажу, что вся западная экономика пронизана деньгами нацистов…
— Тут вы не сделали открытия, Мэтт, — заметил Хойланд. — Все это, по вашему же определению, прошлогодние новости.
— Правильно. Зато я сделал… Сделаю другое открытие.
— Какое?
— Во время моих разысканий я наткнулся на одного парня. Зовут его Кении Вестайн, в общем-то славный малый, но попался на удочку нацистских бредней и влип в эту самую организацию «Сириус». Когда он понял, в каком болоте оказался, решил исправить причиненное им зло. Он трусоват, открыто выступить боится, но он-то и рассказал мне о «Сириусе». Он там мелкая сошка и к фундаментальным секретам не допущен. Но дал кое-какие имена, адреса… Джон, «Сириус» охватывает весь мир: Запад, Латинскую Америку, Ближний Восток…
— Понятно, — кивнул Хойланд.
— Ну да… И знаете, что самое скверное? По словам Вестайна, они готовят что-то. Он сам толком не знает… Какая-то грандиозная провокация или нечто в подобном роде. Вот почему я тороплюсь, Джон.
— И как же вы собираетесь действовать?
— А вот это уже мое дело. Вам ведь нужна моя информация?
— Да.
— Не для публикации, Джон.
— Публикация? Вы меня хорошо знаете, Мэтт. Вашей книге ничто не помешает, напротив, в итоге она может стать гораздо интереснее.
— Сегодня мне сказать нечего, кроме того, что я уже сказал… А вот завтра, возможно… Вот что, подъезжайте завтра в корпункт «Икзэминер». Это на Восточной Сорок Шестой, дом сто, четвертый этаж. Часа в два вас устроит?
— Завтра в корпункте, хорошо.
Мэтт Страттон вопросительно приподнял бутылку. Хой-ланд сделал отрицательный жест: он за рулем. Но на лице журналиста отразилось столь искреннее разочарование, что Хойланд был обезоружен и сменил жест на разрешающий.
Глядя в прозрачные проницательные глаза Мэтта Страттона, на его сосредоточенное, но хранящее готовность к улыбке лицо, Хойланд не в первый раз признался себе: он рад был бы видеть этого человека Хранителем.
К вечеру тучи сгустились над небоскребами Манхэтгена. На капот старенького «форда» Кении Вестайна упали внушительные капли дождя. Вестайн включил дворники и радио. Он любил джаз, и его приемник всегда был настроен на волну джазовой радиостанции WJAZ, крутившей музыку в диапазоне от Луи Армстронга до Эл ди Меолы. Сейчас это был Грант Грин, и Кении насвистывал в такт гитарной обработке симпатичной вещи «Go Down Moses».
Кении жил на южной окраине Манхэттена в многоквартирном доме старой постройки, где водились тараканы, и жильцы поговаривали даже о крысах (впрочем, Кении не видел ни одной). Дом ему нравился — солидной основательностью, толстыми стенами, потускневшими медными ручками подъездных дверей, обширными лестничными клетками. Он пришел из тех времен, когда люди еще заботились не только об энергичном выколачивании денег из карманов ближних.
Этаденежная лихорадка… И эта ужасающая современная музыка, хи-хи-хи, ха-ха-ха, бум-бум-бум, рэп, рэйв и отвратительно безвкусная телереклама, кричаще-кичевый фон сводили с ума Кении Вестайна. Он не хотел жить в таком мире и умирать тоже не хотел… Свет в его окошке зажгли люди из организации «Сириус». У них существовали понятия о чести, у них было стремление к переменам… А раскусил их подлинную сущность Кении Вестайн слишком поздно. Бороться с ними нельзя, они сильны, почти всемогущи… Во всяком случае, такая борьба не для Кении. Повезло бы тому журналисту…
Кении свернул во двор, затормозил в полуметре от стены, запер машину и вошел в подъезд. Когда он вставлял ключ в замочную скважину своей двери, двое крепких парней молча стиснули его справа и слева.
— Полиция… — вырвался жалкий писк из мгновенно пересохшего горла Кении.
— Правильно, полиция, — ухмыльнулся один из здоровяков. — И ты знаешь чья. Открывай дверь. Или руки отсохли с перепугу?
Кении никак не мог уцепиться за торчащий из скважины ключ. Громила помог ему, и Вестайна втолкнули в прихожую квартиры.
В гостиной Кении привязали к стулу нейлоновыми шнурами и развернули спиной к окнам. В комнату вошел третий человек, широкоплечий, светловолосый, лет сорока. Идеально прямой нос, голубые глаза; волевой подбородок подчеркивает форму тонких губ. Кении сразу узнал регионального (а может, и не только регионального, пес их разберет) фюрера «Сириуса» Альфреда Либецайта, хотя видел его лишь однажды.
Либецайт качнул головой, и боевик молниеносно поставил стул напротив Кении. Либецайт неторопливо, с достоинством сел, достал дорогие сигареты. Ему угодливо поднесли зажигалку. Молчание затягивалось. Либецайт изящно выпустил дым из ноздрей.