– Мне очень жаль, – повторил шериф. Он двадцать лет служил закону и многое повидал на своем веку, но сейчас растерялся. – Ваш муж был очень хорошим человеком.
С этими словами шериф взял Дженни под руку и бережно усадил в кресло. Надо бы принести ей воды, подумалось ему, но он боялся оставить ее одну даже на несколько секунд.
Некоторое время Дженни сидела неподвижно, словно человек, который о чем-то глубоко задумался, затем подняла на него свои большие синие глаза.
– Это… неправда, – проговорила она. – Этого не может быть. Вы ошиблись. Ну скажите же, что вы ошиблись!.. – В глубине души она уже знала, что Билла больше нет, но ей все равно хотелось спорить, хотелось повернуть время вспять, чтобы что-то изменить, исправить.
– Вы ошиблись… – машинально повторила Дженни почти шепотом.
– К сожалению, нет, мэм. – Шериф уже взял себя в руки. – Мы привезли его в… в Мьюз. – Ему не хотелось говорить, что разбитое, изломанное тело Билла находится в городском морге и что, прежде чем выдать его вдове, шериф обязан был вызвать эксперта, чтобы произвести вскрытие. Так полагалось по закону, хотя в данном случае это была чистая формальность. Все указывало на то, что священник погиб, когда поток воды и камней сбросил его в пропасть. Единственное, что поразило Кларка, – это выражение лица Билла. Оно казалось безмятежным и спокойным, как у человека, который крепко спит и видит приятные сны. Такое лицо могло бы быть у святого, и шериф невольно подумал о том, что, возможно, их молодой священник и был святым или ангелом, спустившимся с небес к отчаявшимся грешникам, чтобы утешить их и напомнить, что тело может умереть, но душа бессмертна.
– Мне очень жаль, Дженни, – повторил шериф в третий раз. – Могу я чем-то помочь? Хотите, я кому-нибудь позвоню?
Но Дженни отрицательно покачала головой. Она не могла ни думать, ни говорить. Ничего не могла. И только когда минут через пять шериф уехал, Дженни набрала номер Гретхен и срывающимся голосом попросила приехать к ней как можно скорее. Она ничего не объяснила, просто не могла, и Гретхен решила, что мать ребенка в последний момент все-таки передумала. Ей и в голову не могло прийти, что с Биллом какие-то неприятности. Но по лицу Дженни она сразу все поняла. Пожалуй, еще никогда Гретхен не видела, чтобы человек выглядел подобным образом. Казалось, Дженни умерла; ее тело еще двигалось, но огонек жизни в глазах померк, словно с уходом Билла ее душа покинула свое обычное вместилище.
– Они ошиблись. Я знаю, они ошиблись, – снова и снова повторяла Дженни, пока Гретхен сидела с ней на кухне. – Билл не мог так поступить. Он никогда бы меня не покинул!
Увы, никаких сомнений в случившемся быть не могло. Жизнь, которая часто бывает жестокой, вмешалась в их планы и мечты, и даже любовь оказалась бессильна перед слепой игрой случая. Гретхен даже боялась, что, столкнувшись с подобной несправедливостью, Дженни повредится рассудком, но этого, к счастью, не произошло, хотя смириться с такой потерей ей было невероятно трудно.
Спустя два или три часа Дженни более или менее взяла себя в руки (хотя, возможно, так только казалось) и позвонила в Нью-Йорк Тому. Услышав страшную новость, Том заплакал, потом спросил, когда состоятся похороны, но Дженни не смогла ему ответить. Она этого просто не знала, и Том пообещал перезвонить завтра.
Потом Дженни позвонила матери. Элен тоже заплакала. Она жалела Билла, жалела дочь, чья жизнь переменилась так неожиданно и страшно. Сама Элен тоже пережила нечто подобное, когда погиб ее муж, поэтому она хорошо знала, что сейчас чувствует Дженни. В каком-то смысле Элен даже было легче, ведь у нее осталась дочь. А дом Дженни опустел.
Как прошла ночь – Дженни не помнила. С утра она начала готовиться к похоронам, которые по традиции должны были состояться на третий день. Отпевание в церкви Святых Петра и Павла обещал совершить епископальный священник из Джексон-хоул. Дженни сама позвонила матери и Тому, чтобы сообщить дату похорон, а Гретхен связалась с Азайей и попросила известить родителей Билла. Все эти три дня она не отходила от подруги буквально ни на шаг, но Дженни держалась на удивление стойко. На вопрос удивленной Гретхен она ответила, что ей помогает Билл:
– Он по-прежнему со мной. Билл обещал, что никогда меня не оставит, и сдержал слово. Я чувствую, что он где-то рядом.
Дженни позвонила также Мэгги Фергюссон. Она сообщила ей о смерти мужа и добавила, что их уговор остается в силе и она готова взять ребенка. Ничего не изменилось, сказала Дженни, напротив, теперь ребенок будет ей еще дороже, и Мэгги вздохнула с облегчением. Она боялась, что после смерти Билла Дженни станет не до малыша. Вечером Мэгги рассказала обо всем Люси, и девочка заплакала. Она очень сочувствовала Дженни и жалела Билла, который умер таким молодым.
Элен прилетела из Филадельфии на следующий день после смерти зятя и остановилась в доме Дженни. Гретхен тоже приходила туда утром и оставалась до вечера, присматривая за подругой, которая все еще была оглушена происшедшим. Дженни часто отвечала невпопад, подолгу задумывалась над самыми простыми вопросами или вдруг начинала вслух разговаривать с Биллом, но на помешательство это не походило. Гретхен, во всяком случае, была совершенно уверена, что рано или поздно Дженни выправится.
Приехали из Нью-Йорка и родные Билла. Они сняли номер в отеле в Джексон-хоул, а Том в тот же день побывал у Дженни. Едва войдя в дом, он обнял ее как родную, и оба разрыдались. Том жалел брата, жалел и Дженни, которую он полюбил словно сестру. Теперь он понимал, что прозрел слишком поздно, и собирался упомянуть об этом в прощальной речи в церкви. Клей Робертс и еще несколько прихожан тоже хотели произнести несколько слов, и Дженни не стала возражать. Так или иначе все эти люди не могли сказать о Билле ничего такого, чего бы она не знала.
Накануне похорон Дженни всю ночь просидела на открытой веранде коттеджа, глядя на усыпанное звездами небо и гадая, где может быть сейчас Билл, его бессмертная душа. Она никогда не верила, что после смерти от человека ничего не остается, да и сам Билл постоянно твердил, что люди, которые любят по-настоящему, обязательно находят друг друга снова. Сначала, говорил он, они поднимаются на небо и превращаются в звезды, а потом возвращаются на Землю, чтобы встретиться в другом обличье, и когда такая встреча происходит, две души мгновенно узнают друг друга – узнают, чтобы провести в любви и согласии еще много, много лет. Слушая его, Дженни не раз думала про себя, что это – фантазия, красивая сказка, но сейчас ей очень хотелось верить, что они с Биллом снова обретут друг друга, чтобы прожить вместе еще одну жизнь. Это была ее единственная надежда, потому что со смертью Билла ее собственное существование потеряло всякое значение и смысл.
Но вот настал день похорон. Рано утром в Мьюз приехали из Джексон-хоул мать, отец и оба брата Билла. Они выглядели совершенно раздавленными, однако даже горе не смягчило их сердца и не примирило с «шахтерской дочерью». Если не считать Тома, который побывал у Дженни накануне, никто из них не сказал ей ни слова. На отпевании Суиты тоже держались особняком, словно полагая собравшихся в церкви прихожан «неподходящим обществом», поэтому рядом с Дженни стояли только Том, Гретхен и Элен. Глядя на гроб с телом мужа, Дженни не шевелилась; ее лицо выражало столь глубокое потрясение и горе, что казалось неживым, отчего все присутствующие глубоко ощущали свое бессилие и беспомощность перед лицом смерти. Через Тома родители Билла предложили забрать тело в Нью-Йорк для погребения, но Дженни отказалась. Она хотела, чтобы Билл лежал на местном кладбище – Вайоминг в конце концов стал его домом, Нью-Йорк же казался Дженни не самым подходящим местом даже для его бренных останков. Билл сам много раз говорил, что быть здесь предназначено им Богом и Судьбой, и теперь она тоже так считала.