– Алло! – как можно басовитее сказал я: – Мне господина Хвостенко!
– Вы ошиблись номером… – начал было Борис, но я перебил его:
– Да нет, не ошибся! Господин Хвостенко сидит в серой «Волге» сзади тебя! Все, конец связи!..
Усмехнувшись, я понаблюдал, как Борис завертел головой, пытаясь обнаружить своих «пастухов», повесил трубку и быстро двинулся ко входу в метро, лавируя между спешащими по своим делам людьми.
Я, конечно, отдавал себе отчет в том, что поступаю рискованно, но не предупредить Бориса не мог, хотя его сотовый телефон наверняка прослушивается, и агентам Урусова не надо быть семи пядей во лбу, что бы понять, где находился я в момент звонка, и куда я двинусь дальше. Теперь меня должна была спасти только скорость передвижения…
Практически бегом спустившись по лестнице, я проскочил турникет, чуть не уронив какую-то раскорячившуюся на ступеньках бабульку с огромной сумкой на колесиках, и буквально втиснулся в уже закрывающиеся двери уходящего поезда. Ну все, а теперь ищи ветра в поле, вернее, в метро!..
Доехав по Калиниской ветке до станции Площадь Ильича, я перешел на Римскую, оттуда перебрался на Пролетарскую и поехал как бы обратно – в сторону Выхино. Таким образом, как мне казалось, я надежно замел следы – скорее всего, «вычислять» меня будут в центре Москвы, а не на далекой окраине…
В метро, пока поезд проезжал всякие Кузьминки и Текстильщики, я думал, прикидывал, рассчитывал свои дальнейшие действия – такая переоценка была необходима, Борис выбыл из игры, и я всерьез беспокоился о судьбе друга.
Еще я твердо решил больше никого не втягивать в это грязное и кровавое дело – действовать надо было самому, быстро и решительно. Но вот – как?…
Выхино встретило меня гомоном огромной массы людей – станция метро тут находилась на поверхности, рядом, параллельно путям метро шли железнодорожные рельсы и был перрон электрички, а внизу, и с одной, и с другой стороны раскинулись стихийные и официальные рынки и толкучки, где продавали все, что душе угодно – от жвачек и детских игрушек до одежды и мотоциклов.
Я чувствовал, что мне надо хотя бы на час пропасть, исчезнуть из людных мест, и лучше всего это сделать, уйдя в глубь спальных кварталов в сторону улицы Красный Казанец – когда-то я уже бывал в этих краях, и хорошо помнил серые, типовые, похожие друг на друга, как пара кирпичей, дома, пяти– и девятиэтажки, даже без балконов, и замусоренные асфальтовые дорожки между ними.
Тут днем было тихо, почти не ездили машины, не ходили люди – взрослые еще утром разъехались по работам, пенсионеры разбрелись по магазинам и поликлиникам, а детей в последнее время в Москве вообще рожать стали мало, а в этом унылом районе их и вовсе не было, по крайней мере я не заметил ни одной мамаши с коляской, а единственный похожий объект оказался небритым алкашом, везшим в старой детской коляске кучу грязных бутылок – сдавать.
Я брел, особо не выбирая направления, по еще не до конца оттаявшим дорожкам, перешагивая лужи и собачьи экскременты – в Москве о том уровне культуры, когда владельцы собак убирают за своими четвероногими любимцами, оставалось только мечтать.
Временами на меня накатывали приступы необоримой тоски и отчаяния, временами, наоборот, мозг вдруг начинал мыслить очень трезво и здраво, и эти смены состояний доводили меня до исступления – я мог и, самое главное, должен был спасти Катю, но совершенно не знал, КАК это сделать…
Пару раз мне на встречу попались пешеходы, спешащие по своим делам, по дороге проехало несколько машин – и все, я практически был один среди голых березок и таких же голых зданий, возвышающихся вокруг.
Обогнув одну из девятиэтажек, я вышел на довольно оживленную улицу, машинально глянул на вывеску на доме, и внутренне сжался – улица называлась Снайперская.
Тут было уже достаточно людно, у перекрестка виднелись палатки, блестел стеклом витрин продуктовый магазин на другой стороне. Возле магазина топтались несколько бомжеватых личностей, одетых с подчеркнутым пренебрежением к моде и времени года – кто в трико, кто в пиджаке… Они живо напомнили мне «свою братву» из нашего двора – таких же спившихся, опустившихся типов, вечно торчавших возле магазина на углу.
Сзади послышался шум останавливающейся машины. Я внутренне сжался, приготовившись к немедленным действиям, но потом мысленно обругал себя – кретин, кому тут есть до меня дело? И тут же сзади, вслед за хлопнувшей дверцей послышалось:
– Гражданин! Одну минуточку!
Медленно, как можно равнодушнее и спокойнее, я обернулся и замер: в двух метрах от меня стоял сине-голубой «сорок первый» «Москвич» патрульно-постовой службы, а рядом с машиной возвышался, властно маня к себе рукой, здоровенный старшина с коротким автоматом-«сучкой» на шее.
Мысли мои заметались, как в лихорадке: «Попался?! Вряд ли, не со спины же они меня узнали! Тогда почему? Плохо выгляжу, ночь в теплотрассе точно не придала моему облику элегантности! Значит, обычная проверка документов! А документы…»
Додумать я не успел – старшина небрежно козырнул и проговорил, ощупывая меня недобрым взглядом выпуклых, круглых, наглых глаз:
– Экипаж пятнадцать-сорок семь, старшина Руленко. Ваши документы, пожалуйста!
«А документов-то у меня – только институтское „оо-шное“ удостоверение! Показывать или нет? А если обо мне уже сообщили, как говориться, всем постам? Что делать, что делать, мать твою?!», – я был в отчаянии, однако внешне старался сохранять равнодушное спокойствие, и с наигранной ленцой в голосе сказал, скорее по наитию, чем осознанно:
– Нету с собой, старшина, в пальто остались!
Милиционер внимательно посмотрел на меня, потом обернулся к машине, где сидели еще двое – сержант за рулем, и то ли лейтенант, то ли старлей – рядом:
– Нету у него! Что, берем?
Я увидел, как к стеклу приблизилась бледная от недосыпа или похмелья физиономия офицера, серые глаза ощупали меня, и последовал утвердительный кивок – берем!
– Садитесь в машину, вам придется проследовать с нами в отделение для установления вашей личности… – скучным голосом сказал старшина, и аккуратно, но крепко взял меня за раненную руку, сделав движение, мол, давай, мужик, садись.
Я медленно сделал шаг к распахнутой дверце, решая про себя новую дилемму – старшину я бы уложил с одного удара, ребром ладони по кадыку, благо, тот стоял очень удобно. Потом из пистолета – в водилу и «летеху» рядом… А потом? «А потом, в случае попадания в руки милиции ты автоматически становишься трупом – своих они не прощают!», – безжалостно прозвучал в моей голове «внутренний голос».
Я грустно усмехнулся и полез на заднее сидение «Москвича»…
Местное отделение милиции, в которое меня доставил патруль, двухэтажное кирпичное здание, серое и какое-то сиротливое, оказалось совсем рядом – на пересечении Снайперской улицы с улицей Молдагуловой. Доехали молча.
Следом за старшиной я вылез из «Москвича», и уже по пути к дверям отделения его вдруг обожгла тревожная мысль: «Пистолет!»