Светка помотала головой, отгоняя не вовремя возникшее воспоминание, и тут ее грубо схватили сзади, прижимая руки к телу. На лицо, вызывая граничащее с тошнотой омерзение, упала мокрая приторно-вонючая тряпка. Так на разгоряченное под южным солнцем тело неожиданно шлепается дохлая медуза, брошенная не в меру разыгравшимся приятелем.
Тряпка облепила рот и нос, жидкость побежала по подбородку, по шее, потекла за распахнутый ворот блузки. Страх парализовал волю, сделал ватными ноги. Боясь захлебнуться мерзкой влагой, Светка судорожно вздохнула. Голова закружилась, пропал страх, пришло безразличие, и, с почти осознаваемой покорностью она сделала еще один глубокий вдох и полетела в мягкую обволакивающую темноту.
Бестеневая лампа вырвала из неосвещенного пространства комнаты кресло с сидящей в нем обнаженной девушкой, оставляя в темноте все, что было за кругом света. Не было полутонов, все было либо черным, либо белым. Лицо Димы, освещенное сверху, поражало пустотой глазниц и черным разрезом рта. Тьма, сгущаясь к углам комнаты в черную космическую пустоту, придавала происходящему нереальность неумелой театральной постановки.
– Ну, что же ты? Начинай, – шепнул Голос.
Дмитрий протер руки девушки спиртом. Сначала на правой руке, а потом на левой расчертил путь каждой синеватой полоски вены от запястья до локтевого сгиба и дальше к плечу. Взял со столика шприц. Тонкая струйка жидкости сорвалась с кончика иглы на ладонь девушки. Пальцы непроизвольно дрогнули, она скосила глаза и увидела шприц. Глаза ее расширились в страхе перед неизбежным и близким вторжением чужеродного тела в плоть. Она забилась в путах, как пойманная в сеть рыба, не понимающая тщетности усилий. Хриплые визгливые стоны, приглушенные пластиковым шариком кляпа, вырвались из перехваченного ужасом горла. Побежали слезы, от судорожного дыхания запузырилась слизь, вытекающая из носа на верхнюю губу.
– Ну-ну, девочка, успокойся, – сказал Дима, вытирая ее искаженное, покрасневшее лицо мокрым полотенцем. – Ты же не боишься уколов. Это всего лишь контрикал, улучшит свертываемость крови.
Он попал в вену сразу, хотя давно не практиковался. С тех пор как они с приятелями ширялись эфедрином. Как потом сказал ему наркоша со стажем: добро на говно переводили. Вынув иглу, прикрыл ваткой место укола. Девушка обмякла, тихонько поскуливая.
– Вот и все, – мягко сказал он, – ведь не страшно, правда?
По комнате разошелся резкий запах – мочевой пузырь девушки опорожнился помимо ее воли.
– Ничего, ничего, – пробормотал он, вытирая ей промежность и кресло между ног. – Человек слаб, и сила придет лишь через страдание и боль. Через страх и ненависть к творцу. Лишь тогда ощутишь ты и благодарность, и любовь.
Слова были чужими, но ему казалось, что это он выстрадал их. Дима подкатил поближе столик, откинул марлю, прикрывающую инструменты. Водопад света, отразившись в металле скальпелей и зажимов, ударил девушку по глазам. Некоторое время она зачарованно смотрела на холодную стерильную сталь, затем зрачки ее покатились вверх, под веки и она обмякла в глубоком обмороке.
Он отошел к окну, приоткрыл тяжелую портьеру. Еще одна бессонная ночь мегаполиса. Ураган прошел мимо, не потревожив старый двор отгороженный от ветра домами. Неподвижные кроны деревьев под окном казались застывшей водой в грязной бухте, загаженной мазутом и фекалиями из неисправной канализации. А свежие и чистые морские волны разбивались на окраине города о стоячую мерзость снобизма, чванства и устоявшихся правил, придуманных теми же чванливыми снобами. Я разбужу это болото, подумал Дмитрий, оглянувшись на девушку. Тебе плохо, ты испугана, ты боишься смерти. В твоих мыслях грязь и алчность. Но я с тобой, я сделаю тебя чистой даже вопреки твоему желанию. Ведь должен хоть кто-нибудь быть чистым, даже если это чистота очищенных сточных вод.
Он поджал губы и, быстро подойдя к столику с инструментами, намочил в нашатыре ватку и поднес к лицу девушки. Веки ее затрепетали, носик сморщился, и, открыв глаза, она непонимающе посмотрела на него. Он ласково улыбнулся, кивнул головой – ну вот и хорошо, девочка. Непонимание в ее глазах сменилось ужасом узнавания происходящего, которое, как она, возможно, надеялась, было ночным кошмаром. Слезы вновь побежали по осунувшемуся лицу.
Звякнул скальпель, Дима склонился над пристегнутой к подлокотнику рукой, слегка натянул пальцами кожу на запястье. Девушка прерывисто задышала, постыдное животное повизгивание сменило рвущиеся из груди стоны. Липкий пот покрыл беспомощное тело, но спасительный обморок на этот раз не пришел. Она почувствовала прикосновение холодного металла, и озноб пробежал по коже. Это неправда, это не может происходить с ней, это просто сон и надо только приказать себе проснуться.
Лезвие легко раздвинуло кожные покровы и побежало вверх по руке, оставляя за собой быстро заполняющийся кровью разрез. Главное – не затронуть вену. Но чувства были так обострены, а пальцы так послушны, что Дима по-настоящему ощутил себя не знающим ошибок и сомнений творцом, сменившим глину на человеческую плоть. Он промокнул кровь и перешел к другому голубому ручейку, несущему жизнь к изящным пальчикам. Время от времени, когда он видел, что девушка впадает в ступор и не воспринимает происходящее, он давал ей понюхать нашатырь. Наконец Дима отложил скальпель и оценивающе взглянул на свою работу. Вся рука от запястья до плеча стала похожа на географическую карту. Так на карте большая река разливается на множество проток и речек перед впадением в море. Он положил большие пальцы по обеим сторонам разреза над локтевой веной и, надавив, раздвинул кожу и подкожно-жировую клетчатку. Вот и сама вена. Синевато-красная, поблескивающая, до сих пор прятавшаяся в пурпурной полутьме тела скользкая змейка. Дима осторожно просунул под нее крючок и, не обращая внимания на прерывистый визг бившейся в ремнях девушки, медленно потащил вену наверх, к свету, стараясь не повредить сеть венозных сосудов. Он освободил вену до локтевого сгиба, затем так же вызволил на свободу лучевые вены, заправил рассеченную ткань на место и несколькими аккуратными стежками зашил разрезы.
Расширив разрезы над бицепсом, Дима развернул полоски кожи наподобие лепестков розы, открыв медиальную вену и алые волокна мышечной ткани.
– Ты станешь красивая. И не просто красивая, а неповторимая, – прошептал он, склонившись к ее лицу.
Он сосредоточенно работал над ее руками весь остаток ночи. Здесь нельзя было спешить – слишком близко вены, слишком велик риск повредить их. Под утро Дима ощутил, что усталость притупила внимание и пальцы утратили необходимую чувствительность. Он зашил последний разрез, смыл потеки крови с рук девушки. Поставив ей капельницу с глюкозой и расстегнув ремешок на затылке, вынул кляп. Она не сразу смогла закрыть рот – челюстные мышцы затекли и не слушались. На подбородок потекла слюна. Он видел, как она языком ощупывает зубы и десны, и понял, что язык тоже потерял чувствительность. Наконец она закрыла рот, сглотнула слюну и, скосив глаза, взглянула ему в лицо. Дима успокаивающе кивнул, мол, порядок, не переживай так. Девушка облизала губы и сказала тихо, почти шепотом: