Пахло потрясающе.
– Нет. Спасибо, – отвернулся Никки.
– Ладно. Кому еще бутерброд? – спросила мама.
Нанитон, Маркет-Босуорт, Коалвилл, Эшби де-ла-Зуш – указатели проносились мимо один за другим. С тем же успехом на них могло быть написано «Занзибар» или «Танзания» – все равно Танзи не знала, где что находится. Она обнаружила, что мысленно повторяет: «Эшби де-ла-Зуш, Эшби де-ла-Зуш» – и размышляет, какое это прекрасное имя. «Привет! Как тебя зовут?» – «Я Эшби де ла Зуш». – «Привет, Эшби! Это так круто!» В имени Костанза Томас тоже пять слогов, но ритм совсем другой. Танзи переставила имена местами: Констанза де ла Зуш из шести слогов и скучная Эшби Томас.
Констанза де ла Зуш.
Машина застряла в пробке, которая образовалась буквально на ровном месте, и еще пришлось возвращаться, когда мистер Николс повернул не туда. Он казался немного рассеянным.
Констанза де ла Зуш.
Через 389 фонарных столбов по шоссе мистер Николс сказал, что ему нужно остановить машину. Обычно остановиться просил кто-нибудь из них. Танзи слишком много пила из-за обезвоживания и часто бегала в туалет. Норман скулил, что ему нужно выйти, каждые двадцать минут, но никто не мог понять, действительно ему нужно или он просто соскучился и хочет подышать свежим воздухом. Мама снова читала, включив свет над пассажирским сиденьем, а мистер Николс все ерзал и ерзал и наконец спросил:
– Там, на карте… нет ли впереди ресторана?
– Вы не наелись? – Мама подняла взгляд.
– Нет. Мне… Мне нужно в туалет.
Мама снова уткнулась в книгу.
– Не обращайте на нас внимания. Просто зайдите за дерево.
– Я не это имел в виду, – пробормотал он.
– О! – Мама достала карту из бардачка. – Ну, судя по карте, ближайший город – Кегворт. Там наверняка что-то есть. Или можно выехать на автомагистраль.
– А что ближе?
Мама водила по карте пальцем.
– Сложно сказать. Кегворт?
– Сколько до него?
– Минут десять.
– Ладно. – Мистер Николс кивнул, как будто сам себе. – Десять минут вполне подойдет. – Его лицо странно блестело. Он повторил: – Десять минут не так уж и много.
Никки слушал музыку в наушниках. Танзи гладила большие мягкие уши Нормана и размышляла о теории струн. И тут мистер Николс резко свернул на придорожную площадку. Все повалились вперед. Норман едва не съехал с сиденья. Мистер Николс распахнул водительскую дверцу и обежал машину сзади. Танзи обернулась. Мистер Николс скорчился у канавы, обхватив колено рукой. Его выворачивало наизнанку. Это было слышно даже с закрытыми окнами.
Все смотрели на него.
– Ого, – сказал Никки. – Сколько в нем поместилось. Это как… Обалдеть, это как в «Чужом».
– О боже! – произнесла мама.
– Это отвратительно, – сказала Танзи, глядя через заднее стекло.
– Скорее, – засуетилась мама. – Никки, где бумажные полотенца?
Они смотрели, как мама выходит из машины, чтобы помочь мистеру Николсу. Он сидел, согнувшись пополам, как будто у него ужасно болел живот. Заметив, что Танзи и Никки смотрят через заднее стекло, мама махнула им рукой, как будто этого нельзя было делать, хотя сама только что делала то же самое.
– Ты еще хочешь кебаб? – спросила Танзи у Никки.
– Вот злыдня, – содрогнулся он.
Мистер Николс шел к машине так, словно только что научился ходить. Его лицо приобрело странный бледно-желтый оттенок. Кожа была покрыта мелкими бисеринками пота.
– Вы ужасно выглядите, – сообщила ему Танзи.
Он устроился за рулем.
– Со мной все будет в порядке, – прошептал он. – Теперь все должно быть в порядке.
Мама протянула руку между сиденьями и одними губами попросила:
– Полиэтиленовый пакет.
Танзи отдала ей свой.
– Просто на всякий случай, – жизнерадостно сказала мама и приоткрыла окно. Следующие несколько миль мистер Николс ехал очень медленно. Так медленно, что две машины мигали сзади, а один водитель при обгоне злобно нажал на гудок. Иногда мистер Николс заезжал на белую линию, как будто не мог сосредоточиться, но Танзи заметила, что мама старательно молчит, и решила тоже ничего не говорить.
– Долго еще? – бормотал мистер Николс.
– Недолго, – ответила мама, хотя откуда ей было знать? Она похлопала мистера Николса по руке, как ребенка. – Вы молодец.
Он бросил на нее страдальческий взгляд.
– Потерпите, – тихо сказала она, и это прозвучало как инструкция.
Они проехали еще полмили.
– О боже! – Он снова ударил по тормозам. – Мне нужно…
– Паб! – завопила мама и указала на паб, огни которого только что показались на окраине очередной деревушки. – Смотрите! Вы успеете!
Мистер Николс вдавил педаль газа. Щеки Танзи сдуло назад ускорением. Он на полной скорости въехал на парковку, распахнул дверцу, шатаясь, выбрался из машины и бросился в паб.
Они сидели и ждали. В мертвенной тишине было слышно, как тикает, остывая, мотор.
Через пять минут мама наклонилась, закрыла водительскую дверцу, чтобы не выстудить машину, обернулась и улыбнулась:
– Как тебе пористая шоколадка?
– Отлично.
– Я тоже люблю пористый шоколад.
Никки с закрытыми глазами кивал в такт музыке. Рядом припарковались мужчина и женщина с высоким хвостиком. Женщина пристально посмотрела на машину. Мама улыбнулась. Женщина не улыбнулась в ответ.
Прошло десять минут.
– Сходить за ним? – спросил Никки, вытаскивая из ушей наушники и глядя на часы.
– Лучше не надо, – ответила мама и начала постукивать ногой.
Прошло еще десять минут. Наконец, когда Танзи отправилась с Норманом на прогулку вокруг парковки, а мама делала растяжку на заднем сиденье, потому что ее «всю перекосило», появился мистер Николс.
Он был белым как бумага. Танзи никогда такого не видела. Казалось, кто-то стер его черты дешевой резинкой.
– Боюсь, придется здесь задержаться, – сказал он.
– В пабе?
– Нет, не в пабе. – Он обернулся. – Только не в пабе. Может быть… Может быть, в нескольких милях отсюда.
– Хотите, я поведу? – спросила мама.
– Нет, – ответили они хором.
Мама улыбнулась и попыталась сделать вид, что не обиделась.
«Гавань колокольчиков» оказалась единственной гостиницей в радиусе десяти миль, которая не была полностью забронирована. В ней имелось восемнадцать трейлеров, игровая площадка с двумя качелями и песочницей и табличка «С собаками запрещено».