Я ослабил поводья и наклонился к нему.
— Ульфин, он не сердится на тебя. Ничего не будет. Клянусь. Поэтому не бойся.
— Вы... что-нибудь видели, господин?
— Совсем ничего. — В определенном смысле это была правда. — Непроглядная темень и невинная луна. Но что бы я ни видел, это не имеет значения. Я буду посвящен. Понял теперь, почему он не сердится? Все. Бери.
Я вытащил из ножен кинжал и кинул его в траву, покрытую сосновыми иголками.
— Если тебе от этого станет легче. Но он тебе не пригодится. Ты в безопасности. Возьми его себе. Веди Астера осторожно, ладно?
Я ударил кобылу по ребрам и направился вслед за Белазиусом.
Он подождал меня, перейдя на легкий галоп. Гнедая пристроилась сзади. Схватившись за упряжь, я прижался к ней, как шип.
Дорога была достаточно открытой, чтобы видеть путь при лунном свете. Она шла через лес на гребень холма, с которого сразу можно было увидеть мерцающие огни города. Мы выехали из леса на соляные дюны, лежащие на берегу моря.
Белазиус не сбавлял скорости и не разговаривал. Мне было интересно, встретим ли мы Кадала, возвращающегося с эскортом, или вернемся одни.
Мы пересекли ручей глубиной в копыто и оказались на тропинке, протоптанной по дерну. Она поворачивала направо, в направлении главной дороги. Теперь я понял, где мы находились. Эту тропинку я заметил еще раньше, когда был невольным свидетелем церемонии преклонения и жертвоприношения.
Белазиус приостановил лошадь и оглянулся. Моя гнедая поравнялась с ними. Он поднял руку, лошади перешли на шаг.
— Слушай...
Лошади. Несметное множество лошадей стремительно двигалось по мощеной дороге.
Короткий окрик. Над мостом понеслись факелы. Вблизи мы увидели, что это был отряд. В свете факелов развевался флаг с пурпурным драконом.
Рука Белазиуса легла на поводья моей кобылы, и наши лошади встали.
— Люди Амброзиуса, — сказал он наконец. Тут заржала моя кобыла, ее ржание разнеслось по окрестности, как петушиный крик. Ей ответила лошадь из отряда.
Послышалась команда. Отряд остановился. Еще приказ. Лошади галопом понеслись к нам. Белазиус выругался и отпустил мои поводья.
— Здесь и расстанемся. Теперь держись и держи язык за зубами. Даже Амброзиус не спасет тебя от проклятья.
Он хлестнул мою кобылу по ляжкам, и та выскочила на дорогу, чуть не сбросив меня. Сзади раздался треск и шум. Черная лошадь перепрыгнула через ручей и исчезла в лесу. Появились воины, встали по бокам и препроводили меня к командиру.
Под флагом в свете огней плясал серый жеребец. Один из сопровождавших подхватил мою лошадь под уздцы, вывел нас вперед и отсалютовал.
— Только один, сэр, не вооружен.
Командир поднял забрало. Голубые глаза расширились, и хорошо памятный мне голос Утера произнес:
— Ну, конечно же, кого еще я мог встретить? Что же, Мерлин, внебрачный сын, чем ты здесь занимаешься один, где же ты был?
11
Я помедлил с ответом, раздумывая, что и как рассказать. Любому другому мог наговорить разного, но с Утером шутки плохи. Для любого, кто возвращался с любой встречи, тайной или незаконной, Утер представлял опасность. Не сказать, чтобы мне хотелось защитить Белазиуса, но я был совершенно не обязан давать объяснения кому-либо, кроме Амброзиуса. Во всяком случае, стремление уклониться от гнева Утера выглядело естественно.
Я встретился с ним взглядом, при этом попытался придать своим глазам искреннее выражение.
— У меня захромал пони, сэр. Слуга взялся отвести его домой, а я пересел на его лошадь.
Он хотел что-то сказать, но я опередил его, прикрывшись щитом, так любезно вложенным в мои руки Белазиусом.
— Обычно ваш брат посылает за мной после ужина, и я не захотел его задерживать.
При упоминании имени Амброзиуса он нахмурился, но ограничился лишь вопросом:
— Почему же так поздно и не по дороге?
— Когда Астер повредил себе ногу, мы заехали в лес. На перекрестке мы повернули на восток, на просеку. Там к югу отходила тропинка. Нам показалось, что по ней мы быстрее вернемся.
— Какая тропинка?
— Я плохо знаю лес, сэр. Она ведет к гряде и спускается к броду.
Продолжая хмуриться, он оглядел меня.
— Где ты оставил своего слугу?
— На второй тропинке. Прежде чем отпускать меня одного, он хотел убедиться, что мы на верном пути. Он, должно быть, поднимается сейчас на гряду.
Сбивчиво, но откровенно, я молился про себя, чтобы не встретиться с Кадалом.
Утер все глядел на меня, не обращая никакого внимания на гарцующую под ним лошадь. Впервые я увидел, насколько он походил на брата. Тогда же впервые почувствовал в нем силу, несмотря на молодость, и понял, почему Амброзиус называл его блестящим командиром. Он видел людей насквозь. Я знал, что он, чувствуя ложь, пытается узнать, что у меня за душой. Ему неизвестно, в чем и почему я лгу, но он решительно настроен разобраться во всем.
Видимо, поэтому он изменил тон и довольно приятным голосом, почти нежно, спросил:
— Ты лжешь, не так ли? Почему?
— Сказанное мною правда, господин. Если вы взглянете на моего коня, когда его приведут...
— Ах, да... Это-то правда. Я и не сомневаюсь, что он захромал. Если я пошлю людей на тропу, то они несомненно встретят Кадала, ведущего лошадь. Я же хочу знать...
— Не Кадала — Ульфина, сэр, — быстро вставил я. — Кадал занят. Белазиус послал со мною Ульфина.
— Двоих в одном лице? — вопрос прозвучал презрительно.
— Как это, господин?
Он неожиданно вспылил.
— Не препирайся, наложник. Ты врешь. Я чую ложь за версту.
Он поглядел мимо меня, и его голос изменился.
— Что у тебя в седельной сумке? — он головой указал на нее стоявшему рядом воину. Из нее выглядывал кусок робы Белазиуса.
Тот засунул в сумку руку и вытащил одеяние. На замусоленной и помятой белой ткани отчетливо проступали темные пятна. Запах крови дошел до меня даже сквозь дым горящей факельной смолы.
Почувствовав кровь, зафыркали и заволновались лошади. Люди переглянулись. Факельщики с подозрением поглядели на меня. Стражник выдохнул и что-то пробормотал.
— Клянусь богами, вот в чем дело! — со злостью сказал Утер. — Один из них, о Митра! Я так и знал! Даже здесь от тебя пахнет священным дымом! Ладно, побочный сын. Именем моего брата тебе дарована свобода и его расположение, но посмотрим, что он на это скажет. Теперь, по-моему, тебе нет смысла изворачиваться.
Я поднял голову. Наши глаза находились почти на одном уровне.