Да ты не ссы, мы тела в закрытых гробах домой отправим, – шепчет он.
С сопроводиловкой, мол, так и так, погибли, исполняя долг на Северном Кавказе, – шепчет он.
Товарищ генерал, это провокация? – шепчет бывший лейтенант Альбац.
Это жизнь, сынок, – шепчет генерал.
Многие знания, многие печали, – шепчет он.
Ты давай не выебывайся, а вали лохов, – шепчет он.
Нам к утру надо в пункт « Б» к вертолету, – говорит он.
Пятьдесят километров идти, – произносит он километры с ударением на «о».
Не парься ты, думаешь, кто-то из них бы сомневался, – шепчет он.
Да ты бы мог быть на месте любого из них, – произносит он сакральную фразу.
Я даже не… – шепчет лейтенант.
Генерал делает вид, что встает, чтобы уйти. Лейтенант быстро выбирается из мешка, и по-пластунски подползает к первому (всего их двенадцать) товарищу. Шепчет:
Прости, Генка, – шепчет он.
Зажимает нос Генке, – тот вскидывается, мы успеваем увидеть его вытаращенные глаза с отблесками костра в них, – и быстрым, решительным движением прочерчивает ножом под подбородком. Геннадий несколько раз изгибается в руках бывшего лейтенанта Альбац, после чего затихает. Лейтенант тупо глядит на тело, и расплывающуюся из-под него на снегу лужу крови (черное скрадывает белое, это выглядит, как наступление моря на сушу в прилив – В. Л.).
Ну, хули ждем? – говорит генерал шепотом.
Между первой и второй перерывчик, хе-хе, – говорит он.
Лейтенант переходит ко второму коллеге, и ликвидирует его таким же способом, что и первого. Это выглядит отвратительно и страшно. Камера, словно отвратившись, разворачивается, и мы видим только костер, искры… улетающие вверх искры, которые уносят сейчас в ночное небо Карелии жизни двенадцати незадачливых лейтенантов ФСБ.
О происходящем вокруг костра мы можем догадываться лишь по хриплому дыханию убийцы, и легкому шуму, который издают жертвы перед смертью.
Камера словно ложится в костер, и мы видим столп огненных искр, поднимающихся в небо. Они распыляются по нему… Мы видим просто – звездное небо. Чарующая картинка несколько секунд не меняется. Потом – грубый голос генерала, который уже не шепчет.
Молоток, Максимка! – говорит он.
Общий план поляны. Двенадцать трупов, ритуально разложенных вокруг костра, в спальных мешках. Опрокинутые фляжки. Консервы… Лейтенант бывший Альбац, во весь рост, с перекошенным от ужаса лицом, пустыми глазами, и ножом, с которого стекает кровь. Руки в крови крупно. Форма в крови. Общий план фигуры. Его трясет.
П-пп-п-п-охоже, – говорит он.
На жж-ж-жертвоп-п-п-п-ринош-ш-ше-нни-е, – стучит он зубами.
Так это блядь и есть жертвоприношение, Егорка, – говорит товарищ генерал.
Залезает в свой спальный мешок, – лейтенант напрягается, становится боком, как если бы генерал решил вдруг его пристрелить, это движение не ускользает от генерала, тот усмехается, и разворачивает свой мешок Демонстративно (показать все в доли секунды – В. Л.), – и достает оттуда бубен и маску.
Шаманская, с Тувы пгивез, – говорит он.
Надевает маску и начинает бить в бубен.
Крупно – вытаращенные глаза лейтенанта. В них мы впервые видим сомнение в том, стоила ли возможность крышевать киоски, – а по мере карьерного роста и заводы, – таких ужасов и страданий.
Отъезд камеры. Мы видим, что лейтенант сидит в вертолете, у него вид новобранца, который попал во Вьетнам, – в самый разгар боев, – и чудом уцелел (да, как главный герой фильма «Взвод», молодец возьми с полки пирожок, придурок – прим. сценариста для особо въедливого читателя-киноманов). Стрекот лопастей. Проносящийся под вертолетом лес, озеро, поле… Снова бегут волки… В другом углу вертолете спит генерал ФСБ с лицом и голосом министра Шойгу. В кадре возникает лицо одного из летчиков. Он кричит:
Чего притих, лейтеха?! – кричит он.
Лейтенант молча смотрит на летчика и переводит взгляд на стену.
Чего, напугал товарищ генерал? – кричит летчик.
Обряды, небось, были? – кричит он.
Лейтенант слабо кивает. Летчик смеется.
Ты не сцы, – кричит он.
Пошутил он, – кричит он.
Он бубном вертолет вызывает, – кричит он.
А маска эта… тувинская? – говорит лейтенант.
Так для конспирации! – кричит летчик.
Хлопает по плечу, смеясь, отходит.
Крупно – лицо генерала-шамана, который спит с открытыми глазами.
ХХХ
Отъезд камеры. Мы видим, что генерал-шаман сидит у радиоприемника. Он одет, как советский генерал на пенсии. Спортивные штаны, тапочки, свитер грубой вязки… Из носа генерала торчат волоски, плешина на голове тщательно прикрыта волосами, зачесанными с боков. Радиоприемник – новый, но стилизован под старинный, ламповый. Размером он примерно с маленький чемодан или большой советский магнитофон (из тех, что поколение дворников и сторожей – еще более педерастического, чем поколение хипстеров и пидарасов, – таскало на одном плече, прогуливаясь во дворах – прим. Сценариста).
На одной из сторон приемника надпись.
«Сделано в Китае».
Генерал бормочет.
Ишь, черти, чего удумали, – бормочет он.
Ну, послушаем вражеские бля голоса, – шепчет он.
Ишь пидарасы, Свобода у них не затиха… – бормочет он.
На полвтулку и мега-короткой волне и пидарас сможет, – бормочет он.
Общий план помещения. Это просторная комната с евроремонтом, много, что называется, «девайсов», – вроде плазменного телевизора на всю стену, тостера, ноутбука, айфона… так что китайский приемник выглядит, скорее, старорежимной блажью генерала. Но слишком уж Показно ведет себя генерал, слишком Нарочито. Это понятно всем (и сценаристу и читателю, благодаря подсказке сценариста – В. Л.), кроме женщины лет 40, статной, красивой, ухоженной, одетой в красивое платье и шубу – из меха рыси, – и дорогие, качественные туфли.
Она появляется в проеме двери и говорит:
Вася, опять ты радио свое слушаешь, – говорит она.
Снова давление поднимется, солнышко, – говорит она.
А что делать, Нинок, – говорит, показно сокрушаясь, генерал.
Работа не ждет, – говорит он.