* * *
Кругом все серое, гулкое, сырым цементом пахнет, будто кого-то в бетонный фундамент закатывают. На самом деле нет – все тихо-мирно. Паханы сидят на ящиках посредине огромного зала – первый этаж, видно, здесь магазин будет. А пока старшие договариваются, мы стоим, зырим друг на друга.
Тех два качка, звать Арбуз и Крашеный. И старый фраер с ними. Нашел, все-таки, Север «своего» в каком-то пивняке. Корешевались, что ли, когда-то. Вот, собрались в Монтажниках, в недостроенном доме, терки трут.
Фраер козырной, сразу видно – ноги на зоне до ревматизма истоптал и зубы на жидкой баланде до корней стесал. Руками не машет, зря не пыхтит. Но если скажет чего, то голос как бритва, аж спрятаться хочется. А потом подумаешь: а ведь точняк сказал! И прикинут солидно, сразу видно – по высшему разряду. Север рядом с ним в этой курточке своей педерастической и с башкой своей лысой – да просто клоун. Хотя мы-то знаем, что он не клоун.
Спорят о чем-то. Не то что спорят, а вроде как наезжают друг на друга. Они-то, конечно, между собой базарят, мы стоим в сторонке и пристяжь старика – тоже, только напротив. Но кое-что слышим, и все понимаем – не дураки…
Фраер минжуется: мол, типа, у него резонов нет с Босым ссориться. Север свое – про понятия толчет, про то, что он законник, а Босой – фуфло. И что скоро будет большой сходняк и Босому дадут по ушам, а на Тиходонск поставят Севера. И потому с ним лучше дружить. Тем более, что нам и нужно всего-ничего: перекантоваться, пока кипеж уляжется… Короче, трут они, трут, и вроде оба недовольны. Просто Север не любит просить. И фраер этот, видно, тоже не привык, чтобы перед ним яйцами трясли на его собственной территории. Но, наконец, договорились, и мы все пошли…
Три комнаты. Двенадцатый этаж. В туалете душик такой маленький на стенке, непонятно зачем. В унитазе мыться, что ли? Прикольно. Насколько я понял, здесь мы зашхеримся на какое-то время. Это его квартира, фраера того. И весь этот дом его. И все Электромонтажники тоже. Звать его Клоп. Даже как-то странно, на клопа он точно не похож. Иногда кажется, он древний, как идол какой-нибудь, не знаю. А иногда ничего, задорный такой, особенно когда на коня присаживается.
Не нравится, говорит, воткни этот душ себе знаешь куда?
Ага. Я говорю, да ничего, просто у нас в Кульбаках в унитазе никто не моется, у нас там в баню ходят, ну, или воду греют и в корыте…
Все на меня посмотрели, особенно Арбуз тот. Как сожрали живьем. А Мурена заржал в голос. Он, пока по городу скитался, коксу нюхнул где-то. Веселый такой.
«Так, – сказал Клоп. – Сроку вам две недели. Будете сидеть в этих трех комнатах, никуда ни ногой. Жрачку будут носить. По телефону не тарахтеть. В окно не светиться. Не орать, ногами не топать. Звукоизоляция в доме никакая, а на десятом этаже пенсы столетние живут, муж и жена, могут в полицию позвонить, если что. По этой причине водку пить тоже нельзя. С бабами аналогично. Что еще? – Тут Клоп посмотрел так внимательно. – Если, блин, кто-то не умеет пользоваться современной сантехникой, тот может сразу ехать в свои Кульбаки, потому что, если затопите соседей, вместе с сантехником приедет ОМОН, а я вас отбивать у них не стану, мне своих забот хватает.
Ну, зашхерились, стали жить-поживать.
День – нормально. Два – ну, туда-сюда. Попросил Крашеного, чтоб вареников замороженных принес. Мурена их в микроволновку затолкал, сказал, там на упаковке так написано. А они, блин, рванули так, что дверцу вышибло. По всей кухне потом это тесто отскребали. Мурена считает, это Крашеный спецом так прикололся – пороху внутрь насыпал. Я подумал, а ведь точно, это ж логично, сами-то вареники взорваться не могут. Ну да. Хотел пойти Крашеному в морду дать, но тут пришел Шмель и сказал, что вареники надо было сперва из упаковки достать, а потом уже в печку совать. Типа там какая-то напруга внутри образовалась, потому и рвануло. Хрен поймешь. Но вареников я так и не пожрал.
Короче, два дня еще терпимо. А три дня – это, блин, уже ни в какие ворота. Без баб. Без бухла. У Мурены коксу было на пару понюхов, все выжрали сразу. Выйти никуда нельзя. Дверь стальная, три замка. Мурена хотел раскрутить их как-то ночью, сломал свой швейцарский нож.
Четыре дня.
Пять, блин, дней.
Сидим целыми днями, телевизор смотрим. Утром и вечером приходит Крашеный, жратву несет. Север почти ничего не ест, все скрипит зубами, ни с кем не разговаривает. Лично мне как-то стремно, что вот он ходит туда-сюда, чернеет день ото дня, скрипит зубами, а что у него на уме, хрен его знает…
Мы с Муреной те замки все-таки сковырнули, вышли за бухлом. А там у подъезда бакланы какие-то дежурят. Сказали: «Клоп велел никому не выходить». Мурена, недолго думая, ногой в яйца и подорвался бежать. Я за ним. Мало того, что догнали, так еще по башке настучали. Север, когда увидел нас, его, блин, всего сразу прорвало. Одного баклана хотел с лестницы в окно выкинуть, но тот не пролез, а потом их еще больше набежало, и нас всех закатили обратно в квартиру, у Севера отобрали ствол, а Шмелю глаз расфигачили кастетом, так что вместо глаза у него теперь сплошная шишка.
Потом пришел Клоп, и с ним какой-то дед, типа слесарь. Пока дед новые замки ставил, Клоп с Севером на кухне терки терли.
«Ты нас здесь держишь, как кур в морозильнике, чтоб потом сожрать». Это Север так орал. Очень сильно орал.
«Вас, долбаков, надо было сразу в топку, как только вы на горизонте нарисовались». Это уже Клоп. «Зачем, – говорит, – я только подписался за вас, это как стаю макак приютить, а потом говно за ними прибирать и от бешенства колоться».
«Ага, – заорал Север. – Перед кем ты за нас подписывался? С кем договаривался? Кому сдать нас хочешь?»
«Да ни фига подобного, на фиг ты сдался тебя сдавать», – сказал Клоп.
«Да затем, что неспроста Черкес базарил, будто ты сдавал корешей по рублю за штуку! Он, конечно, конченый отморозок был, но просто так метлой не мел…»
– Ты базар-то фильтруй! – сказал Клоп, да так что у меня мурашки по спине побежали. – Нас с Черкесом фарт рассудил и сходка с ним согласилась! Так что не нарывайся, от греха…
Когда Клоп вышел из кухни, белый как стена, у него зубы клацали от бешенства, он даже губу прокусил, кровь шла, я видел. А потом, когда они все ушли, Север нам с Муреной еще по щам надавал. Даже Шмелю перепало. Это заклин у него такой в мозгах случился.
Семь дней, бдь!
Крашеный принес горячих вареников, в ресторане каком-то заказал. Он тут единственный нормальный пацан. Сам принес, его никто не просил. Север сказал, на фиг иди со своими варениками, Клопу их скорми, пусть подавится! Они маленькие, аккуратные, как детские ушки, тесто тонкое, творог сквозь него светится белый, и теплой росой покрыты. А сметана в отдельной посуде – розовая, крепкая и сладкая, как положишь ее, так и лежит, не растекается.
Пришлось мне одному вареники жрать. Все отказались. А я от вареников отказаться не могу, не умею, не знаю, как это делать.