Оказалось, что толпа царедворцев, доселе единая, после Большого тронного зала распадалась на две неравные части. Тех, кто удостоился знака внимания, пусть даже самого ничтожного, было меньшинство. Прочих – подавляющее большинство. Они старались бодриться, но некоторые из обиженных выглядели положительно несчастными! Седовласые дядьки чуть не плакали и норовили показаться самодержцу еще раз, но их не подпускали. И они вытягивали старческие шеи, пытаясь издали, поверх голов, поймать равнодушный взгляд. Вдруг кивнет! Это нелепое попрошайничество поразило Алексея более всего. Сам он и не рассчитывал, что будет узнан государем. У того миллионы подданных – есть ли силы помнить коллежских асессоров? И не сразу дошла до начинающего камер-юнкера главная придворная идея.
Идея эта оказалась очень проста. Надо стоять возле государя! Как можно ближе! Ведь он – главный источник земных благ. Занять краешек его внимания, мизерный уголок в его памяти… Чин, орден, аренда, звание – все исходит из рук самодержца. Да, большую роль играет окружение. Но без августейшего росчерка никакой самый всесильный министр ничего сделать не может. Жизнь там, где Двор, а Двор там, где государь. Центр мира, средоточие власти и богатства. Вот и вся философия. Прочие места огромной империи для царедворца словно и не существуют. В Нижнем Новгороде, Сибири, на Мурмане служат сотни тысяч людей. Честно тянут лямку за скромное жалованье. И черт с ними. Интересы обладателя галунного мундира не выходят за рамки деятельности Главного дворцового управления.
Соединение тщеславия и искательства благ формируют тот тип придворного, который Лыков сильно недолюбливал. Ну алчность, жажду царской милости он еще мог понять. Но высокомерное ощущение своей избранности – с какого хрена? Конечно, при Дворе не все такие, но именно оголтелые задают общий стиль поведения. Если жизнь лишь там, где государь, то и настоящие люди тоже все там. А прочие – быдло. И чтобы попасть в этот архаичный мир, где думающему человеку скучно и смешно, оголтелые готовы на все. У них нет другой цели в жизни, кроме как, например, сделаться церемониймейстером. И все средства для этого хороши. Вот такого оголтелого Алексей и собирался искать.
Из самого сыщика придворный не получился. Ему было все равно, кивнет Его Величество или не заметит. В своей жизни он дважды общался с государем. Первая беседа случилась в Нижнем Новгороде. Она длилась тридцать секунд. Только что взошедший на престол самодержец сказал Алексею одну фразу и пошел дальше вдоль шеренги представляющихся. Вторая встреча была после возвращения Лыкова из Дагестана. Военный министр ходатайствовал о награждении его, гражданского чиновника, орденом с мечами. Это не полагалось, и государь противился. Тогда Ванновский рассказал о подробностях экспедиции к заснеженной вершине горы Аддала-Шухгельмеэр. Там скрывалась шайка абреков, руководимая резидентом турецкой разведки. Половина нашего отряда погибла на ледниках и перевалах. А Лыкова и Таубе абреки захватили в плен и хотели жестоко казнить. Их спасли случайность и удивительное везение… Услышав такие детали, государь захотел поговорить с храбрецом. Лыков удостоился получасовой беседы, по итогам которой получил из августейших рук Анну второй степени с мечами. Он был польщен, но на глаза Его Величеству больше не лез, знал свое место.
А дежурства! Камер-юнкеры изредка тоже приглашаются к высочайшему дежурству, но только возле императрицы. Когда Лыкову выпала очередь, он пошел во дворец с опаской. Барон Таубе заранее подготовил приятеля, рассказав ему о Марии Федоровне нелицеприятные вещи. Женщина недалекая и склонная к глупым интригам, она развлекалась сплетнями. А еще любила ни с того ни с сего выказать вдруг холодность жене какого-нибудь министра. И смотреть, как та переживает и теряется в догадках, чем не угодила… Датчанка, она проела всю плешь мужу по поводу «гадких немцев». И в нынешних дурных отношениях между Россией и Германией велика и ее заслуга.
Так все и оказалось. Алексей отдежурил сутки, изнемогая от безделья и глупых церемоний. Государыня была вежлива, но раздражительна. С самого начала она пробовала уесть молодого камер-юнкера, а когда поняла, что ему это безразлично, – рассердилась. И велела больше «этого невежу» к дежурству не призывать. Сыщик был очень доволен.
Когда он женился, пришло другое испытание – балы. Варенька по знатности и богатству входила в высший свет обеих столиц. В Москве родни было больше, но и в Петербурге ее хватало. Изящная наружность быстро вывела ее в ряды первых красавиц. При этом Варвара Александровна еще и любила танцевать… Лыков, совсем не светский, в танцоры не годился и пустых развлечений не терпел. И всегда забывал подать даме руку в пятой фигуре кадрили… Он послушно сопровождал жену на балы, наблюдал со стороны ее успехи, а сам маялся. В карты сыщик тоже не играл, и так ему скучно было в Зимнем дворце… Покуда был жив Павел Афанасьевич, он терся возле него и слушал умных людей. Те буквально роились вокруг вице-директора, несмотря на его скромный статус. В этом кругу случались интересные беседы, туда входили неординарные личности. Утонченный граф Ламздорф, талантливый Витте, желчный Победоносцев, мудрый Плеве, саркастичный Куломзин – все слушали Благово с вниманием. Когда он умер, эти господа больше не подходили к Лыкову – его мнение никого не интересовало. Скука сделалась невыносимой. К счастью, родилась Принцесса Шурочка, и Варенька перестала выезжать.
При Дворе давали три вида балов. Большой устраивался в Николаевском зале, Средний («трехклассный») – в Концертном и Малый – в Эрмитаже. Последний был самым элитарным по составу приглашенных, и попасть туда считалось особой честью. Несколько раз за зиму давались балы и в Аничковом дворце, но лишь для близких друзей императорской четы, и Лыковых туда, разумеется, не звали. Особенно много танцевали в январе и феврале, когда проходили знаменитые «бешеные котильоны».
Алексей с Варенькой попадали в Зимний с Дворцовой площади, через подъезд Ее Величества. Алексей имел на это право как придворный кавалер. Отсюда же заходили приглашенные дамы и кавалергарды. Все прочие проникали внутрь со стороны Невы, через Иорданский подъезд. Там всегда было людно и вечно случалась при разъездах путаница с верхним платьем.
Лыковы поднимались на второй этаж, минуя караул из великанов-измайловцев. В полукруглом угловом зале зачем-то была поставлена пушка. Через Большую галерею гости дворца проходили в Танцевальный зал и выстраивались у стен. Здесь тоже правили церемониймейстеры. Своими жезлами они регулировали толпу, раздвигая ее по углам. Открывались танцы полонезом императрицы со старшим из посланников. Государь играл в карты и издали поглядывал на супругу – не зарывается ли Мария Федоровна? После первой половины все ужинали. Лыковы садились за стол на двадцать персон в «комнате перед Фонариком». Алексей отбирал у жены карне де баль [25] и ревниво изучал ее. Варенька оглядывалась по сторонам и показывала мужу светских знаменитостей. Сыщик видел известную «Сашу из Тамбова», жену обер-камергера Нарышкина, урожденную Чичерину. Она славилась дикими выходками, например, отказалась приглашать на свои балы брата государя великого князя Владимира Александровича. А если кого и приглашала, то или мужа без жены, или жену без мужа. И шли! Обижались, но шли, поскольку танцы у Нарышкиной получались веселые и скандальные. А Зина, графиня Богарне! Удивительная женщина… Родная сестра генерала Скобелева, супруга герцога Лейхтенбергского и любовница великого князя Алексея Александровича всегда делала что хотела. Ее красиво-бесстыдное лицо сразу бросалось в глаза. От этой дамы исходил необыкновенный магнетизм: когда Алексей увидел ее вблизи, ему тут же захотелось обнять графиню.