Все знаки указывали на то, что их ожидает самая суровая зима за много лет, — и птицы, и ягоды, и кофейная гуща у предсказателей.
Обратиться в больницу Святой Марии Магдалины придумала Куколка. Она вообще была большая придумщица.
— Мэри, дорогая моя подружка, — сказала она как-то раз. — Зиму тебе не пережить.
Они шли по Друри-Лейн, кланяясь актерам и строя глазки всем попадавшимся навстречу объектам в штанах. Юбки Мэри были подобраны с одной стороны, чтобы обозначить род ее занятий, и под ними гулял ледяной ветер. Сильный приступ кашля вдруг согнул ее пополам. Откашлявшись, Мэри заметила, что харкнула кровью. Желтый с красным сгусток мокроты отчетливо выделялся в чавкающей уличной грязи. В мире не осталось ничего, кроме уродства. Она уставилась на дорогу, словно перед ней внезапно предстало ее будущее.
Куколка развернулась. Ее руки, упершиеся в бока, напоминали когти голодных хищных птиц.
— Ты должна пойти в больницу Марии Магдалины, вот что.
— Спасибо большое, я не настолько больна, чтобы рисковать жизнью, — с трудом выговорила Мэри.
— Да это не настоящая больница, глупая! — фыркнула Куколка. — Она просто так называется. На самом деле они подбирают молоденьких девушек с улицы, пока они не превратились в таких заезженных старых шлюх, как я.
Мэри улыбнулась и вытерла рот.
— Подумай только, — не отставала Куколка. — Кров над головой и бесплатная пища всю зиму. Лиз Паркер ушла туда мешком с костями, а вернулась жирной, как окорок.
Мэри попыталась что-то сказать и снова закашлялась.
— Куколка моя, я не кающаяся грешница, — отдышавшись, проговорила она.
Куколка закатила глаза и ткнула пальцем в здание театра на Друри-Лейн.
— Значит, ты так и не научилась ничему за все те разы, что я таскала тебя в театр?
Поднялся сильный ветер. Мэри спрятала рот и нос в свою косынку из тафты и направилась к дому.
Куколка догнала ее и пошла рядом.
— Ну признай, что так будет лучше всего.
— Я подумаю, — пообещала Мэри, сдерживая кашель.
— Ты так и сделаешь, и точка. Я тебя заставлю. Пусть эта ночь станет моей последней, если не заставлю, — торжественно заявила Куколка.
Мэри остановилась и в упор посмотрела на подругу.
— А как же ты?
— А что я?
— Как же плата за комнату? — Мэри не знала, как еще это сказать. — Миссис Фаррел не любит нас, мисс. Если ты не заплатишь вовремя, она тут же тебя вышвырнет.
Куколка пронзила ее ледяным взглядом и вдруг пододвинулась совсем близко, так, что ее лицо оказалось всего в дюйме от лица Мэри. Мэри опустила глаза, чтобы не видеть шрам с резными, словно кружево, краями, присыпанный белой пудрой.
— Не волнуйся за Долл Хиггинс, дорогуша. И помни, это я была тебе нужна, а не ты мне.
Так и вышло, что в первый четверг ноября Мэри встала пораньше и стерла с лица всю краску. Внутри все словно стянулось в тугой узел — так ее пугал поход в Уайтчепел.
— Спокойной ночи, — пробормотала Куколка, не отрывая головы от подушки.
Мэри не знала, что сказать. Она помахала рукой на прощание, но глаза Куколки были закрыты, и она этого не увидела.
Раньше Мэри никогда не приходилось настолько удаляться от дома. Ей пришлось спрашивать дорогу до больницы-приюта Марии Магдалины три раза, и все три раза ей казалось, что жители Ист-Энда посматривают на нее как-то вопросительно. Странное дело — притворяться кающейся грешницей было гораздо стыднее, чем быть шлюхой.
Больница выглядела внушительно — массивное каменное здание. У входа выстроилась длинная очередь из просительниц, она даже заворачивала за угол. Здесь было не менее сорока девушек, и Мэри оказалась где-то в середине. Окна нижнего этажа были закрыты ставнями, — возможно, чтобы просительницы не видели, что происходит в доме, подумала Мэри. Вдоль очереди прохаживался мужчина в своего рода форменной одежде — он присматривал за порядком. Судя по виду, это был слуга, но девушки все равно кланялись, когда он проходил мимо, на случай, если он вдруг окажется важной персоной.
Мэри поплотнее завернулась в шаль и подвинулась чуть ближе к перилам. Уж не Кон ли это Марч из Трущоб? Она украдкой подмигнула ей, но Кон отвела глаза.
Было холодно. Мэри переминалась с ноги на ногу; ее дыхание поднимало в воздухе облака пара. Приступ кашля, сильный, как землетрясение, едва не сбил ее с ног. Хорошо, что она привыкла стоять на улице на самом ветру. Ей было хорошо знакомо это чувство — когда ступни как будто врастают в ледяные булыжники мостовой, пускают в нее корни. И разве не случалось ей отдаваться клиенту, прислоняясь к мертвенно-холодной стене? Иногда Мэри даже соглашалась на девять пенсов, только бы сделать это не на улице, а внутри.
Чтобы немного развлечься, она принялась разглядывать других просительниц. Девушка в рваном карминово-красном платье, отделанном кружевами, несомненно, из ковент-гарденских мисс. А у той, что стоит вслед за ней, кажется, сифилис. Куколка говорила, что если они замечают болезнь, то отправляют девушку в больницу Лок-Хоспитал, где еда — хуже не придумаешь.
Мэри пробежалась глазами по очереди, отделяя мисс от «соблазненок». («Так мы называем „честных“ девушек, — презрительно сообщила Куколка. — Если будут спрашивать, говори, что ты была чиста, как первый снег, пока один джентльмен не воспользовался твоей наивностью».) От «соблазненок» так и веяло стыдом и отчаянием. На шее у одной из них висел маленький жемчужный крестик, и она все время сжимала его в руках, как будто ожидала, что вот-вот переедет в лучший из миров.
Из-за туч выбралось жидкое ноябрьское солнце. Хорошо было бы надеть соломенную шляпку, подумала Мэри. Но у нее была всего одна шляпа, ярко-красная, со сломанным пером, и Куколка сказала, что с девушкой в такой шляпе они не будут даже разговаривать. Поэтому Мэри с сожалением оставила ее в комнатке на чердаке, вместе с другими своими любимыми вещами. Не то чтобы она не доверяла своей единственной подруге, скорее опасалась воров, или пожара, или еще какого-нибудь из тысячи несчастий, что могли отнять у нее ее сокровища.
Выбирая наряд этим утром, Мэри никак не могла решить, что лучше: одеться приличной «соблазненкой» или бедной и несчастной? Она надела самый простой жакет и самую скромную юбку, но все равно теперь ей казалось, что на ней словно лежит печать мисс. Может быть, дело в атласных туфлях с ободранными носами? Или в том, как она стоит — слишком профессионально выставив вперед бедро? Мэри уже забыла, как выглядит невинность. Она постаралась припомнить себя в школьные времена: скромная девочка с чистым, словно лист бумаги, лицом. Бесполезно. Прошлое ушло, словно его и не было.
По очереди пробежала рябь. Крохотная, худенькая проститутка в рваном платье-полонез вдруг лишилась чувств и рухнула в канаву. Мэри вывернула шею. После некоторого колебания сразу пять женщин бросились ей на помощь. Интересно, они пытаются показать свое добросердечие? — подумала Мэри. К девушке подошли два швейцара в пышных серых париках, погрузили ее на носилки и понесли внутрь. Мэри заметила, что губы у нее совсем синие. Огромные тяжелые двери пропустили процессию и снова захлопнулись.