* * *
Сегодня вечером произошло что-то невероятное. Томас уговорил меня (а он это умеет) сходить с ним в кино, посмотреть его любимый фильм «Квартира» Билли Уайлдера. Он шел в кинотеатре «Делфи». Замечательный фильм. Очень циничный. Очень жизненный. И мне особенно понравилось, что режиссер — урожденный австриец, начавший свою карьеру как журналист и драматург в Берлине, а затем эмигрировавший в Штаты, — впитал в себя американскую культуру, но все равно сумел сохранить сардонический, «берлинский» взгляд на мир. Его хлесткая сатира обрушивается на американскую корпоративную жизнь, но к маленьким людям, которые тоже имеют право на сложные личные отношения, он проявляет великую человечность. Мне очень понравился фильм, понравилось смотреть его с Томасом, и я все время думала о том, как было бы замечательно, если бы мы жили в Нью-Йорке. Я бы устроилась работать переводчиком или учителем, мы бы снимали квартиру, и у нас мог быть ребенок, и тогда, возможно, моя боль как-то поутихла бы…
Нет, эта боль никогда не утихнет. Она всегда будет со мной — пятно, которое никогда не смыть, потому что оно въелось намертво.
Но, может, я и научусь жить с этим пятном. Ведь у меня не было выбора, и я знала, на что шла. Возможно, Томас — и жизнь, которую мы построим вместе, — станут тем противоядием, что позволит мне пережить мое нескончаемое горе.
И все-таки… после фильма я была в приподнятом настроении.
И тут — о, ужас! — прямо на нас двигался Павел. Он шел в тот же кинотеатр, и у него глаза на лоб полезли, когда он увидел нас. Я сразу догадалась, что он пьян. С гнусной ухмылкой он отпустил какую-то мерзкую шутку про диссидентов и их тайны. Томас попросил его заткнуться. Но Павел не унимался. И, когда он начал критиковать работы Томаса, я назвала его дерьмом. Он взвился еще больше и сказал, что я посредственность и что я…
Но договорить он не успел, потому что Томас ударил его прямо в живот. Он согнулся от боли. И мы поспешили уйти.
Я была так потрясена, так ошеломлена и — да, признаюсь — так довольна тем, что Томас защитил меня. И я сказала ему, что, если на работе пойдут слухи про нас, я всем скажу правду: «Это человек, которого я люблю».
Когда в понедельник я шла на работу, то готова была к тому, что всем уже известно о случившемся, — Павел был первым сплетником и мог вполне сочинить свою историю, в которой Томас ударил его ни за что. Но Павел, как выяснилось, слег на несколько дней. Выйдя на работу, он вел себя как ни в чем не бывало и, проходя мимо меня, лишь сухо поздоровался. Он вообще старался вести себя со мной корректно после того, как Моника пожаловалась на него Велманну. Но с этого дня держался на расстоянии, был подчеркнуто вежлив и общался только на профессиональные темы.
Задиры всегда пасуют, когда получают сдачи. Или под дых.
* * *
Вчера вечером случилось то, чего я больше всего боялась. Я отправилась на очередную встречу с Хакеном. Как только я переступила порог гостиничного номера, он схватил меня за руку и заломил ее за спину с такой силой, что я закричала от боли. И тогда он пригрозил, что, если я еще раз пикну, он сломает мне шею. А потом сообщил, что ему все известно про мои отношения «с американцем». Меня охватила паника. Он продолжал заламывать мне руку, и казалось, что она вот-вот хрустнет.
— Ты что же, думала, что можешь скрыть это от меня? — прошипел он. — Ты, дешевая сучка!
Я рыдала и не могла вымолвить ни слова. И тогда он швырнул меня на кровать, сорвал с меня юбку, трусы…
И все это время держал меня за шею. Как обычно, все кончилось быстро. После оргазма он больно ударил меня в живот. Я скорчилась от боли и заплакала навзрыд. До меня доносились его слова:
— На самом деле ты заслуживаешь того, чтобы начистить тебе физиономию. Но это оставит следы. Тем не менее я доложил нашим друзьям на той стороне о твоем серьезном проступке и неподчинении, а это еще больше усугубляет твою вину. Они крайне недовольны. Разумеется, все это резко снижает твои шансы на воссоединение с Йоханнесом.
— Яне буду видеться с ним, — прошептала я сквозь слезы. — Я сделаю все, что вы просите. Только дайте мне возможность…
— Искупить свою вину?
Я кивнула.
— Почему я должен тебе верить?
— Я делаю все, что вы приказываете. И достаю все нужные документы.
— Это верно. Но ты спуталась с американцем… и попыталась скрыть это от меня. А как ты уже, наверное, догадалась, это наша работа — знать все.
— Я это знаю.
— Мне также известно, что ты по уши влюблена в этого американца. Но насколько глубока твоя любовь к сыну? Готова ли ты пожертвовать им ради своего американского писателя?
Я покивала головой.
— Именно на такой ответ я и рассчитывал. Кстати, я не собираюсь заставлять тебя бросать твоего американского любовника. Пока. Он может быть нам полезен, и ты это обеспечишь. А если нет…
* * *
Я долго ломала голову, не зная, что делать. Я хотела пойти и все рассказать Томасу. Конечно, он меня поймет. Конечно же его любовь ко мне…
Нет. Нельзя так много требовать от него. Пережить мое предательство…
Но теперь я точно знала, что Хакен — или тот, кто на него работает, — ходит за мной тенью.
Что мне делать? Какой моралью можно оправдать мой поступок?
Выхода нет. Скоро я все потеряю.
* * *
Вечером Томас был на концерте. Я вернулась домой. Выбросила лохмотья, в которые превратилось мое нижнее белье после встречи с Хакеном. Долго стояла под горячим душем. К тому времени как пришел Томас, мне удалось, как всегда, запереть все, что я чувствовала (ярость, гнев, страх) в темном уголке своей души, куда не было доступа никому. Я взяла Томаса за руку и сразу потащила в спальню. Мы занимались любовью. Я была настолько взвинчена, перевозбуждена, что отдалась ему с еще большей страстью и закричала, когда наступил оргазм. Потом я свернулась калачиком в углу кровати, готовая во всем признаться Томасу. Он обнял меня и спросил, что случилось.
Всё.
Но я не сказала ни слова об этом. Я лишь прошептала, что люблю его, закрыла глаза и притворилась, что сплю. Но сон так и не пришел ко мне в ту ночь. В какой-то момент я встала, прошла на кухню, налила себе бокал красного вина, выкурила несколько сигарет и, наконец, приняла решение, что делать со своей искореженной жизнью. Момент, который я выбрала для осуществления своего плана, показался мне наиболее подходящим. Только все должно оставаться как есть, прежде чем я сделаю свой шаг. Потому что этот шаг будет точкой невозврата. Мне просто нужно пережить это время — выполняя все, что от меня требуют, — пока не придет мой час.
Как только я поняла, что выход все-таки есть, на меня опустилось странное спокойствие. Когда находишь решение в неразрешимом, обязательно появляется надежда.
* * *