Страйк бросил ей пальто; пока она одевалась, он засовывал во внутренний карман пластиковые пакеты для вещдоков.
– От разных людей я слышал, что к этому делу был причастен кто-то еще: Чард утверждает, что это Уолдегрейв; Уолдегрейв кивает на Тассел; Пиппа Миджли просто слишком глупа, чтобы заметить очевидное, а вот Кристиан Фишер мыслит более широко, поскольку он не выведен в книге, – сказал Страйк. – Сам того не ведая, он попал в точку.
Спускаясь вслед за Страйком по металлической лестнице навстречу непогоде, Робин с трудом успевала следить за его логикой и скептически отметала те подробности, которых не могла понять.
– Это убийство, – продолжал Страйк, шагая вместе с Робин по Денмарк-стрит и закуривая сигарету, – потребовало многомесячной, если не многолетней подготовки. Гениальный план, но, если вдуматься, слишком изощренный – это его и загубит. Невозможно спланировать убийство, как книгу. В реальной жизни всегда возникают какие-то нестыковки.
Страйк видел, что Робин это не убеждает, но не отчаивался. У него был опыт общения с недоверчивыми подчиненными.
Они спустились в метро и сели в поезд Центральной линии.
– Что ты купил племянникам? – спросила Робин после затяжной паузы.
– Камуфляжные костюмы и разные пушки, – ответил Страйк, который руководствовался в своем выборе исключительно желанием насолить Грегу, – а для Тимоти Энстиса – здоровенный барабан. Пусть малыш порадует домашних рождественским утром, часов этак в пять.
Несмотря на свою подавленность, Робин фыркнула от смеха.
Шеренга застывших домов, видевшая в прошлом месяце бегство Куайна, была, как и весь Лондон, покрыта снегом, девственно-чистым на крышах и грязно-серым под ногами. С вывески паба, словно верховный бог, взирал сверху вниз на зимнюю улицу веселый эскимос.
Возле дома Куайнов сегодня дежурил другой офицер, а у тротуара стоял белый микроавтобус с открытыми дверями.
– Сад перекапывают: кишки ищут, – вполголоса сказал Страйк, когда они с Робин подошли поближе и увидели на полу микроавтобуса лопаты. – На свалке поживиться не удалось, а у Леоноры под клумбами тем более ловить нечего.
– Это ты так считаешь, – прошипела Робин, немного смущаясь под взглядом красавца-полицейского.
– А ты сегодня поможешь мне это доказать, – чуть слышно парировал Страйк. – Здравствуйте, – обратился он к бдительному констеблю, но тот не ответил.
Страйк будто подзаряжался от своей безумной версии, но, сказала себе Робин, если он чудом окажется прав, то убийство приобретет еще более уродливые черты, даже на фоне мясницкой разделки трупа…
Прошагав на расстоянии вытянутой руки от строгого полицейского, они остановились у соседней двери. Страйк позвонил, и немного погодя им открыла невысокая встревоженная женщина лет за шестьдесят, в халате и отороченных мехом тапках.
– Вы – Эдна? – спросил Страйк.
– Да, – робко сказала она, глядя на него снизу вверх.
Когда он назвался сам и представил Робин, морщины на лбу Эдны разгладились и на лице отразилось скорбное облегчение.
– А, это вы. Я про вас много слышала. Вы ведь Леоноре помогаете? Собираетесь ее вытащить, верно?
Робин готова была провалиться сквозь землю оттого, что красавец-констебль вслушивался в каждое слово.
– Входите, входите, – приговаривала Эдна, пятясь и энергичным жестом зазывая их в дом.
– Миссис… простите, не знаю вашей фамилии… – начал Страйк, вытирая ноги о коврик (в этом доме, планировкой повторяющем соседние, было тепло, чисто и уютно, не то что у Куайнов).
– Зовите меня Эдна, – просияла она.
– Спасибо, Эдна… только знаете… прежде чем впускать в дом незнакомых людей, положено спрашивать у них документы.
– Ой, да чего там… – занервничала Эдна, – говорю же, Леонора про вас рассказывала.
Перед тем как проследовать по коридору в бело-голубую кухню, намного более жизнерадостную, чем у Леоноры, Страйк все же настоял, чтобы Эдна посмотрела его водительские права.
– А она наверху сидит, – сказала Эдна, когда Страйк объяснил, что они хотят повидать Орландо. – Не в настроении. Кофе хотите?
Она засуетилась, доставая чашки, а сама, как свойственно несчастливым и одиноким, без умолку говорила:
– Вы меня поймите правильно, я не возражаю за ней приглядеть, за болезной… – она переводила удрученный взгляд со Страйка на Робин, – но сколько ж можно? Родни – вы ведь знаете – у них нет. Вчера инспекторша из социальной службы приходила, проверяла, какие тут условия. Если, говорит, вы нашу подопечную не сможете у себя оставить, придется в дом хроников ее определить или еще в какое заведение, а я ей: с Орландо так нельзя, она же с мамой никогда не разлучалась, нет уж, пускай пока у меня, да только… – Эдна подняла глаза к потолку. – Сегодня она сама не своя, горюет очень. Все спрашивает, когда мама придет, а что я ей отвечу? Я же не могу ей правду сказать. Да еще у них весь сад разворотили, Мистера Пука выкопали…
– Дохлого кота, – шепнул Страйк, повернувшись к Робин; у Эдны из-под очков текли слезы и падали с круглых щек.
– Болезная наша, – повторила она.
Поставив перед Страйком и Робин по чашке кофе, Эдна пошла наверх, чтобы привести Орландо. Уламывать ее пришлось битых десять минут, но Страйк был сам не свой от радости, когда Орландо, надутая, в засаленном тренировочном костюме, появилась в конце концов на пороге, прижимая к груди обезьянку Чики.
– Его зовут как великана, – объявила дочь Леоноры на всю кухню при виде Страйка.
– Точно, – кивнул Страйк. – Вот умница, запомнила.
Орландо свернулась в кресле, которое подвинула ей Эдна, и крепко сжала в руках орангутанга.
– Меня зовут Робин, – с улыбкой представилась Робин.
– Ты птица, – быстро сказала Орландо. – И я тоже. Птица Додо. {36}
– Так ее мама с папой прозвали, – объяснила Эдна.
– Мы с тобой – две птицы, – подтвердила Робин.
Орландо присмотрелась к Робин и без единого слова ушла из кухни.
Эдна глубоко вздохнула:
– Такая обидчивая. Никогда не знаешь, что у нее…
Но Орландо очень скоро вернулась с фломастерами и перекидным альбомом; Страйк не сомневался, что все это купила Эдна, чтобы только ее занять. Орландо села за кухонный стол и улыбнулась Робин приветливой, открытой улыбкой, от которой у Робин сжалось сердце.