Никулин вздохнул и сказал:
– Артем Александрович, а почему вы решили, что я хочу вам что-то сделать?
– А мне чего-то все про это говорят сегодня, – помедлив, объяснил Артем.
– Так. Ладно, а я про другое попробую. Послушайте, пожалуйста. Роете – это хорошо. Личный интерес – не по правилам, ну да бог бы с ними, если не мешает и в стороны не уводит. А роете слабо – вот что плохо.
– Как могу.
– Нет. Можете продуктивно, а пока толкаетесь как этот. Что у вас есть на сегодня, кроме опроса дирекции завода и родственников Неушевых?
– А откуда вы про родственников… – спросил Артем, открывая глаза, чтобы видеть Андрея. Андрей был весь в экране.
– Артем, ну что вы, в самом деле, – мягко укорил Никулин. – Так больше ничего нет?
– Ну, в принципе… Попробовал окружение Филатова пробить, покошмарить там слегка, но дохло пока.
В трубке зашуршало, Никулин переспросил:
– Как? Кого?
– Филатов, ну, который по основным материалам проверки идет, прикомандированный к дирекции.
– Да-да. Кстати, он ведь Николаевич, так?
– Нет, – Артем слегка удивился и открыл ящик стола. – Вроде Геннадьевич. Ну да, Эдуард Геннадьевич.
– Так. Не тот. И что он – совсем дохло?
– Ну, он не гэбэ – это точно. Но прикомандирован по приказу сверху – тоже точно. Фээсбэшники больше ничего не говорят, давить боюсь.
– А ты не бойся, – свирепо сказал Никулин. – Ты понял? Поздно бояться. Считай, я тебя благословил. С начальством твоим поговорю. Дергать если будут – посылай. Скажи, Никулин приказал. И еще – самое главное. Ручку возьми. Взял? Так. Пиши: Кашпирск, завод «Машоборудование», май. Аккермановка, «Приборостроитель», июль. Есть? И Даровской, нет, без «з», Да-ров-ской, «Вятспецмеханика», сентябрь. Записал?
– Так точно. И что с этим?..
– Поймешь. В эти даты там сменился владелец. Посмотри, подумай. Все, до связи.
– Докладывать как?
– Я сам тебе позвоню. Про меня сильно не распространяйся, только непосредственному начальнику, и то без подробностей. Если что, пусть сам меня спрашивает. Понял?
– Так точно, – повторил Артем растерянно, попрощался и некоторое время слушал гудки, чувствуя, как подбирается и заводится. Впервые впереди замаячило что-то определенное.
К обеду, так, впрочем, и не случившемуся, Артем был растерян и заведен куда сильнее.
Понять смысл никулинской диктовки оказалось несложно. Достаточно было порыться в пожилых новостях.
Никулин перечислил градообразующие предприятия, образовавшие грады сильно меньше Чулманска. Все три в советское время были преимущественно оборонными, потом потеряли военный заказ, закрыли профильные цеха, перешли в частные руки и стали потихоньку выпускать потребительскую технику. Все три в этом году скоропостижно поменяли владельцев и распечатали военные линии – вроде бы без прямого заказа.
Бывший владелец кашпирского «Машоборудования» уехал за границу весной, после того, как на него завели букет уголовных дел об уклонении от налогов, мошенничестве и незаконном предпринимательстве. В Чехии он покричал про совместный наезд рейдеров и силовиков, пригрозил международными судами, затем быстро продал акции ОМГ и затерялся на латиноамериканском побережье.
Бывший владелец аккермановского «Приборостроителя» уезжать не стал, поэтому сейчас сидел в следственном изоляторе по примерно таким же обвинениям. Уголовное следствие еще шло, а арбитражный процесс пронесся, как поезд: приватизационная сделка, в рамках которой бывший владелец получил предприятие, была признана ничтожной из-за каких-то процедурных и финансовых нарушений. Суд с удивительным изяществом обогнул вопрос о сроках давности и отдал завод внешнему управляющему, почти открыто работающему на ОМГ.
Владелец даровской «Вятспецмеханики» бывшим стать не успел. Он утонул в речке с грозным названием Кобра – то ли от переживаний по поводу уголовных неприятностей, примерно таких же, как у кашпирского и аккермановского коллег, то ли потому, что слишком оптимистично раздвинул границы личного купального сезона. Предприятие перешло к жене, которая тут же продала завод ОМГ.
Артем не нашел ни одной публикации, как-то сводящей эти случаи. Возможно, потому, что городки были незаметными, заводы – маленькими, а их присутствие на рынке почти символическим. Получается, Артем был первым, кто усмотрел сходство в способах наращивания активов ОМГ. То есть не первым. Первым, видимо, был Никулин. Или Неушев, который именно в мае запустил цепочку сделок и перерегистраций, на финише полностью переписав чулманское предприятие на жену. И к сентябрю оказался всего-то наемным менеджером – ну и наследником любимой супруги. Наследование накрылось цинковым тазом. Потому что любимую супругу Неушев убил. А никакой преступник по закону не должен получать возможности использовать плоды своего преступления. Так что после приговора арестованные пока акции будут отчуждены официально – очевидно, в пользу того, кто управляет заводом временно. А совет директоров, в котором остались четыре растерянных менеджера, отдал завод в управление ОМГ. Пока временно. Пока.
И никто не сравнил чулманский случай с кашпирским, аккермановским и даровским. Кроме Артема, Никулина и, возможно, Неушева.
Артем сделал несколько звонков, изучил карты и расписания, покрутил головой, убедился, что Новикова на выезде, а шеф на обеде, отнес шефу на стол рапорт о необходимости командировки, а в дверь Новиковой вставил записочку. Завез маме тележку продуктов, снял с карточки всю наличность – и выехал в направлении Даровской.
Шестьсот километров по ухабам были сладким сном садиста, но хотя бы чуть более коротким, чем перескоки с поезда на кукурузник и обратно, при плавающем-то расписании.
К ночи Артем признал, что погорячился. Притормозил, сравнивая фиолетовую точку на безнадежно зеленом поле давно заткнувшегося навигатора с заснеженной грунтовкой, теряющейся в черном бору, зло ухмыльнулся и поехал дальше.
Точку возврата он миновал уже давно. И была она алой, а не фиолетовой.
Больше ждать нельзя, решила Айгуль. Если мелкая и сегодня откажется выйти на улицу, надо выковырять ее из скорлупы насильно. Пинками и вилкой.
Времени не было совершенно. На работе набухало круглосуточное подведение итогов, с отчетами, налогами и фиолетовыми мешками вместо глаз. Дома Вилада орала и мазала стены – пока кашей. Но расширения ассортимента задействованных материалов исключать было нельзя. Четырехлетний ребенок, требующий материнского внимания, способен изгаживать все вокруг хлеще любых фашистов с либералами. Документы на квартиру и дачу опасно зависли – с учетом близких праздников и окружающих все плотнее обстоятельств. А ведь был еще отец. И не было матери.
А Гульшат была. И надо, чтобы оставалась.