Тогда я положил руку Эмме на плечо:
— Эмма. Все хорошо.
— Нет, все плохо! Она умерла! Она умерла! — Эмма рухнула на кровать, давясь слезами. И тихо-тихо пробормотала: — Моя мама умерла.
— Ох, Эмма! — Сара опустилась на колени возле кровати, ее лицо исказилось от боли. Ей ничего не оставалось делать, как беспомощно смотреть на страдания своей лучшей подруги.
Я снова прижал Эмму к себе, ее спазматические всхлипы отдавались в груди. И Эмма, словно за спасательный трос, ухватилась за мою руку.
Мы с Сарой не сказали ни слова. Мы были рядом и смотрели, как она оплакивает мать, которая была недостойна такой дочери. Но я понял, что в эту минуту Эмма оплакивает свою мать, наверное, впервые после того, как узнала о ее смерти. И единственное, чего я сейчас хотел, — это защитить Эмму от лишних страданий. Я вспомнил, как она рыдала в моих объятиях по безвременно усопшему отцу. Я ничем не мог ей помочь тогда, не мог и теперь. Что ж, пусть даже у меня опять ничего не получится, я буду пытаться снова и снова, но не сдамся. Ни за что!
И вот всхлипывания стихли, Эмма расправила скрюченные конечности. Она прислонилась спиной к моей груди, ее дыхание выровнялось.
— Она уснула, — прошептала Сара, медленно поднялась с колен и потянулась, чтобы размять затекшие руки. Направилась к двери, но неожиданно остановилась и многозначительно посмотрела на меня: — Эван, выйди, пожалуйста!
Я помедлил. Ужасно не хотелось уходить. Но Сара явно собиралась сказать что-то, не предназначенное для ушей Эммы. Я вытащил из-под спины Эммы затекшую руку и помахал ею в воздухе, чтобы восстановить кровообращение. Когда я встал, Эмма беспокойно зашевелилась. Я накрыл ее одеялом, подоткнув края, неохотно закрыл за собой дверь спальни и последовал за Сарой в гостиную.
Сара, горестно поджав губы, мерила шагами комнату. Увидев меня, она остановилась.
— Эван, мне страшно, — сказала она, и я сразу заволновался. — Ты даже не представляешь, что с ней стало за последние два года. Она и так была на грани нервного срыва, и я боюсь, что письмо окончательно доконает ее.
— Сара, а чего именно ты боишься? — уточнил я. — Что она начнет прикладываться к бутылке?
Сара задумчиво наморщила лоб и упала на диван.
— Не знаю, как точно все это описать. — Голос Сары звучал не слишком уверенно. — С тех пор как Эмма покинула Уэслин, она просто существует. В ее глазах больше нет огня. Нет драйва. Она всегда хотела стать лучше, сделать больше, а сейчас… она живет через силу. — Сара замолчала и обратила скорбный взгляд в сторону спальни. — Мне кажется, что я постепенно ее теряю. Словно она ускользает от меня, а я не могу ее удержать. И я боюсь, что она окончательно оттолкнет нас от себя. Я понимаю, все это звучит странно, но не знаю, как объяснить более доходчиво. Но мне просто страшно.
— Сара, так что же с ней произошло? — спросил я, опускаясь на стул.
— Она бросила тебя. — Сара печально посмотрела на меня, и я вздрогнул от неожиданности. Но прежде чем я успел хоть что-то сказать, Сара продолжила: — Эван, я, честное слово, не понимаю, почему это произошло. Тебе придется спросить у нее самой.
Нас отвлек звук открывающейся входной двери. Мы с Сарой дружно повернулись. В комнату вошел Коул. Он был в насквозь мокрых шортах для серфинга.
— Привет, — бросил он. — А где Эмма?
Мы с Сарой переглянулись и одновременно вздохнули. Наконец Сара подала голос:
— Я сама все ему объясню.
Молча кивнув, я поднялся со стула. Мне не хотелось видеть реакцию Коула, какой бы она ни была. И я прошел на веранду, плотно закрыв за собой стеклянную дверь.
Я смотрел на перекатывающиеся волны и, чтобы хоть как-то стряхнуть чудовищную усталость, старался дышать полной грудью. В скором времени ко мне присоединилась Сара. Она тоже жадно хватала ртом соленый морской воздух, словно рассчитывая, что он возродит ее к жизни.
— Коул пошел проверить, как там Эмма, — сообщила Сара. Она облокотилась на перила, прислушиваясь к шуму прибоя, затем снова повернулась ко мне: — Тебе наверняка тяжело видеть их вместе.
— Но они не совсем вместе, — возразил я.
— И все же, — покачала головой Сара, — она не с тобой. Как бы там ни было, тебе должно быть тяжело.
— Сара, я приехал сюда не для того, чтобы вернуть ее. Я тебе не соврал. Просто два последних года я отчаянно пытался понять, чего она тогда испугалась, что произошло и почему мы расстались. Мне нужны ответы. Именно поэтому я здесь.
Сара небрежно оперлась на локоть и заглянула мне в лицо:
— Я тебе не верю.
— Что? — Ее ответ поразил меня до глубины души.
— Эван Мэтьюс, можешь сколько угодно убеждать себя и вкручивать остальным, что ты, типа, приехал получить ответы на вопросы и закрыть тему. Но правда состоит в том, что ты ее любишь. Ты всегда ее любил. И всегда будешь любить. Ты тут, потому что не можешь ее оставить. Ты видел, в каком жалком состоянии она была в Уэслине, и, само собой, бросился за ней. Ты никогда не сможешь ее отпустить. Ты приехал, потому что… твое место рядом с ней.
У меня сдавило грудь. Мне показалось, будто она покопалась в моей душе и вытащила на свет божий то, в чем все это время я сам себе боялся признаться. Внезапно я понял, что не могу говорить. Кинув прощальный взгляд на океан, я вернулся в дом проверить, как себя чувствует Эмма.
Коул, успевший переодеться в обычные шорты и футболку, сидел на стуле, нервно теребя руки и покачивая ногой.
— Ты в порядке? — спросил я.
Он кивнул, но его напряженный взгляд свидетельствовал об обратном. Тогда я прошел мимо него в спальню. Эмма спала, по-прежнему в позе эмбриона, и время от времени вздрагивала. Я сел рядом и осторожно убрал упавшую ей на лоб прядь волос.
— Я останусь с ней на ночь, — заявила возникшая на пороге Сара. — Не волнуйся. Я никуда не уйду.
Решив не тревожить и так беспокойный сон Эммы, я возвратился в гостиную.
— Коул, можно я у тебя переночую? На этом диване?
Я мог поклясться, что Коул прибалдел от моей наглости. И тем не менее он просто пожал плечами и сказал:
— Не вопрос. Оставайся.
Я проснулась в темноте. Рядом со мной слышалось чье-то ровное дыхание. Все тело болело, в голове стоял туман, будто я наглоталась лекарств от простуды.
А затем я вспомнила. И стиснула зубы, чтобы снова не впасть в истерику. Казалось, что я по-прежнему держу в руках письмо, оно обжигает мне пальцы, а пропитанные ненавистью слова вонзаются в сердце.