Влад раздраженно выхватил из кармана сотовый телефон и сердито рявкнул:
— Слушаю! — Посмотрел на часы и удивленно протянул: — Да, уже пора, что-то я не заметил, как время прошло.
Стараясь смутить его и этим закончить конфузящую меня процедуру, я провокационно заявила:
— Вы куда-то опаздываете? Это в моем чарующем обществе вы о времени забыли?
Вместо того, чтобы опровергнуть мои слова, на что я и рассчитывала, Влад с легкостью согласился:
— Да, конечно! — И, низко склонившись к моему уху, доверительно прошептал: — И я рад, что вы это понимаете! Мне пора, но мы с вами очень скоро встретимся! — обнадеживающе погладил меня по руке и вышел, оставив в полном недоумении.
Я диковато уставилась на бесшумно закрывшуюся за ним дверь, будто это она была повинна в его игривых заявлениях. Что за дурацкие шутки?
Откинувшись на спинку стула, посмотрела на уставленный техническими причиндалами стол. Выглядел он весьма внушительно. Но толком полюбоваться на свое приобретение не успела. Хлопнула дверь, и в комнату дружной толпой ворвались мои великолепные сотрудницы. Обступив стол, стали громко выражать неуемный восторг, тыча пальцами в экран и удивляясь, почему он не проваливается, хотя круги от пальцев расходятся.
— Ах, какая прелесть! И синенький такой! Ой, а это что за штука?
Я не успевала отвечать на вопросы, градом сыпавшиеся на меня от четырех женщин. Вдруг Ванда Васильевна прищурилась и глубокомысленно изрекла:
— А почему вы компьютер здесь поставили? Хотели же на абонементе? Передумали? Жалко стало?
И тут я совершила роковую ошибку. Вместо того, чтобы сказать что-нибудь нейтрально-правдоподобное, бестолково ляпнула:
— Да это Владислав Владимирович настоял. Сказал, что купил его специально для меня. А читателям возьмет что-нибудь попроще, антивандальное.
Дамы потрясенно замолчали и уставились на меня, как на невиданную ранее зверушку.
Ванда Васильевна, прижав руки к груди, озаренно, как в трансе, пробормотала:
— Теперь понятно, почему он к нам так зачастил. Мы-то, грешным делом, думали, он высматривает, чего бы еще у нас оттяпать, а он на вас, значит, нацелился.
Я запротестовала:
— Да с чего же он зачастил? Первый раз и показался.
Тут мой дружный коллектив мерзко захихикал.
— Да прямо! Он тут через день околачивается. Это вас на рабочем месте почти не бывает, вот вы его и не видите. А мы вам не говорили, чтобы лишний раз не тревожить, по наивности считали, что он с дурными намерениями, но ошибались.
Остолбенев, я в недоумении уставилась на них. Меня, действительно, в библиотеке частенько не бывает, времена тяжелые, приходится волком метаться по городу, выпрашивая у различных благополучных фирм то одно, то другое. Вчера я, к примеру, приплелась на работу уже к концу рабочего дня, но зато с крупной добычей, двумя сотнями новых красочных книг для наших малышей, которым уже совершенно нечего было читать. Но неужели он и впрямь так часто сюда приходил? И зачем, действительно? В фантастическую сказочку о своей неземной привлекательности мне что-то не верилось.
Вера Сергеевна, еще одна из пострадавших на личном фронте, правда, не имевшая сил расстаться с изменником-мужем, но, так же, как и я, не верящая в чистоту мужских помыслов, с сомнением предупредила:
— Не мое это дело, конечно, Яна Ивановна, но я бы на вашем месте была поосторожнее. Мало ли что?
Эта фраза вызвала резко негативную реакцию романтично настроенных дам. Ванда Васильевна тут же обвинила Веру Сергеевну в трусости.
— Что, если с одним не повезло, то теперь всю жизнь на мужиков не глядеть? Под лежачий камень воды не течет! Вы не теряйтесь, Яна Ивановна! Улыбайтесь пошире и глазки стройте! Может, и повезет! Влад — парень видный! Главное — вовремя ухватить!
Люда Пирожкова, всегда держащая про запас параллельно с основным пару-тройку резервных ухажеров, горячо поддержала:
— Конечно! — и немедля с пылкой заботой дала мне практический совет: — Вам, Яна Ивановна, надо обязательно модную стрижку сделать, а то сейчас такие прически и не носят вовсе!
Насупясь, я саркастично поблагодарила:
— Спасибо за поддержку, дорогие коллеги! В следующий раз я немедля кинусь Владиславу Владимировичу на шею, повисну на нем, как чугунная гиря, и больше не отпущу! А для пущего эффекта предварительно сделаю стрижку ежиком, как у Любаши, и выкрашусь в оранжевый цвет, или нет, лучше в зелененький, чтобы издалека было видно! После этого он от меня точно никуда не денется!
Люда сурово укорила, не одобряя мой выпад:
— Не передергивайте, Яна Ивановна! Мы же о вас печемся! Чтобы вам лучше жилось! Вы еще молодая женщина, а уже крест на себе поставили, так нельзя!
Чтобы прекратить эту навязчивую, загнавшую меня в угол, опеку, я коварно напомнила:
— А кто книги оставил без присмотра? Сейчас половины фонда недосчитаемся!
Дамы возмутились:
— Да мы на страже Марью Степановну оставили! Мимо нее мышь не прошуршит, не то что читатель с книжкой! — но на рабочие места всё же отправились, обсуждая сделанный мне подарок и мои неосторожные слова.
Устало сев за стол, я невидящим взглядом уставилась в голубовато мерцающий монитор. Что это такое? Зачем мне приписывают этого мальчугана? Даже если бы он был постарше, или я помоложе, у нас с ним ничего не вышло — слишком мы разные. Я скромная библиотекарша, к тому же с печальным жизненным опытом, а он супермен и, я уверена, у него наверняка имеется роскошная девица не чета мне. А, возможно, и не одна. Хотя есть еще один вариант: ему надоели миленькие молоденькие личики и захотелось чего-нибудь репно-редичного. Деликатесы в больших количествах ведь приедаются.
Вечером проводили диспут для старшеклассников. Показывали им портреты великих людей. Оказалось, что современные школьники не знают практически никого. Ни Толстого, ни Достоевского, ни Леонардо да Винчи, ни Микеланджело, ни Менделеева. Единственный, кто удостоился чести быть опознанным — Александр Сергеевич Пушкин. Его узнали все. По бакенбардам.
После ухода детей я сокрушенно спросила у Люды:
— Как ты думаешь, это недостаток преподавания или просто время такое?
Она хмуро пробормотала, не считая нужным дипломатничать:
— Да это школа у нас такая, рабочее-крестьянская. Вы же знаете, что все, кто хотел из своих детей нормальных людей сделать, отдал их в городские лицеи или гимназии, а в нашей школе учат по остаточному принципу — тех, кто остался. Из нашей школы в вузы единицы прорываются. Да и то по блату.
Мои детишки тоже учились в этой школе, и я тяжело вздохнула, приняв ее слова как упрек в собственной родительской нерадивости.
Закрыв библиотеку и сдав ее на охрану, к дому подошла уже в десять часов. Открыла железную дверь подъезда и по нервам ударило неприятное предчувствие. Постаралась поскорее подняться по неосвещенной лестнице, не искушая судьбу. На моем этаже мне навстречу двинулась темная фигура, заставив сердце испуганно забиться. Но прозвучал голос, и от сердца отлегло, но зато захлестнул порыв горячей злости.