– Завтра река кончится. Перевал будет. – Татары, убедившись, что я веду себя «как все» и не корчу из себя начальника, полностью отбросили чинопочитание. – Потом вниз пойдем. Скоро и на дорогу выедем. Черные камни как начали из земли выкапывать – просеку рубили. Дальше сами ехайте. Я от дыма горючего камня чихаю.
Я не спрашивал, намерены ли были Ильяс с Рашитом вернуться тем же путем. Не просил и не наказывал держать язык за зубами о том, куда именно я решил дальше двинуть. Это было оговорено еще до отправления из Калтайской. И единственное, о чем раздумывал, глядя на сидящих напротив, через костер, инородцев, – так это о том, что вновь, с каждым новым маршрутом по необъятному своему краю открываю что-то новое. Прежде неизвестное. Какой-то чудесный, скрытый и не донесенный в рассказах предков аспект жизни сибиряков.
Конечно, я и раньше знал, что казаки и прочие сибирские старожилы недолюбливают переселенцев. И не считал это чем-то странным. По-моему, так это и вовсе нормально, когда, привыкшие к устоявшимся взаимоотношениям и традициям люди относятся с недоверием к чему-то новому. Даже если это новое – давно забытое старое, как в случае с «рассейскими» семьями, рискнувшими преодолеть тысячи километров в погоне за волей. Разве сами эти старожилы, сами казаки когда-то давно сделали не то же самое? Разве сумели бы они завоевать, раздвинуть границы племен, зубами выгрызть жизненное пространство, если бы не несли в сердце мечту?
Логично, что и большая часть туземцев не в восторге от грубого вмешательства пришлых. Отсюда и эти насмешки над неуклюжими попытками русских покорить дикие холмы северных отрогов Салаира.
Тем не менее татары легко ужились с казаками. По большому счету и в одежде, и в снаряжении, и в технологиях обустройства ночлега инородцы мало чем отличались от антоновских бородачей. Вот это уже было новым для меня. Вот это поражало больше всего. И я даже укорял себя за то, что прежде никакого внимания не обращал на жизнь и нужды коренного населения края. Пара строк в отчете, в графе «инородцы», на деле обернулись целым народом, пытающимся найти свое место в изменившемся мире.
Перед сном развернул изрядно уже потрепанную карту. Жаль, нет ламинатора – скоро придется добывать новую копию генеральной карты губернии и переносить свои отметки.
В свете костра рисованное карандашом видно плохо. Кое-как рассмотрел тонкую серую ниточку – будущую трассу моей железной дороги от Томска до Судженки. Именно об этой дороге говорил проводник, именно по этой просеке сейчас пока возили в Томск уголь и кокс в коробах. Значит, еще два дневных перехода – и пропавший на Московском тракте беглый экс-губернатор вновь появится на людях.
Ничуть не боялся оказаться узнанным. Одет и вооружен я был совершенно однотипно с казаками. Мой несколько более высокий статус выдавал только редкий и дорогой английский револьвер, да и то – нужно хорошо разбираться в оружии, чтобы это понять. Правда, мои провожатые носили бороды, а я только в татарской станице перестал бриться. За три дня выросло что-то, еще не борода, но уже и не щетина. Тем не менее я надеялся, что оставшегося до выхода в обитаемые места времени будет довольно, чтобы заросли на подбородке все-таки пришли в соответствие с представлениями местных о внешнем виде казаков.
В крайнем случае, как мне казалось, всегда можно было замотать лицо башлыком. А там – оно все-таки все равно отрастет. Если верить моим картам, от того места, где мы должны были выйти на просеку, до Судженских угольных копей – по меньшей мере пятьдесят верст. Путь не на один день.
Тугояковка исчезла под обледенелыми камнями, и вместе с ручьем, руслом которого пользовались вместо дороги, завершился самый протяженный этап моего броска через тайгу.
К истоку вышли сразу после обеда. Но с ходу штурмовать заросший диким лесом и заваленный снегом перевал не стали. Проводники предпочитали все делать размеренно, без рывков и героизма. И я с ними не спорил. Во-первых, мы не на войне, где от скорости этого рейда могли бы зависеть чьи-то жизни. А во-вторых, я никуда не торопился. Письма отправлены, и раньше чем через месяц ответа ждать глупо. Пара лишних дней в пути ничего в моей жизни изменить не могли.
А быть может, я просто, не заметив как, вжился уже в этот мир. Смирился с его неторопливостью и философским отношением к событиям вокруг.
– Хотел посоветоваться с тобой о собаках, – усаживаясь рядом с Рашитом, начал я, когда лагерь был разбит и над костром повис котелок. – Обещал одному… важному человеку несколько щенков. Он заядлый охотник, но наших лаек не знает.
– Тогда зачем ему щенки? – удивился татарин. – Разве он сумеет их правильно натаскать?
– Ему служат люди, разбирающиеся в охотничьих псах.
– Ха. Тогда почему у него еще нет хороших собак? – разулыбался проводник. – Или этот твой господин такой же, как тот Суранов?
Опять нос кверху, локти в стороны – поза надменного, но глупого человека.
– Он, этот господин, живет так далеко, что там и не знали прежде о наших лайках, – попытался оправдать я царя и его егерей.
– Так далеко?
– Четыре тысячи верст, – кивнул я. – Я чуть не месяц ехал.
– Глухомань, – согласился со мной татарин. – В таких местах без собак совсем тяжело. У Бурангула Ганиева сука принесла щенков… Добрые охотники будут…
Проводники обменялись несколькими фразами на своем языке и, видимо, друг с другом согласились. Старший из казаков, который понимал татарский, тоже заинтересовался.
– Он дорого их продает, – хитро сощурился Рашит. – Рубль за каждого просит…
– Ох, – выдохнул младший казак. – А ты, Рашитка, врать-то горазд! Чай, не крокодила заморская, а лайка!
– Но за три рубля отдаст, однако, – игнорировал комментарий русского проводник. – Если кто-то опытный станет торг вести.
Я хмыкнул. Для царских псарен собак за золото в Англии покупали. Своры гончих на поместья меняли. А тут спор о двух рублях!
– Скажи, Рашит. А ты мог бы купить этих щенков, отвезти моему… этому важному господину и помочь их натаскать на лося?
– Месяц пути? – после нескольких минут раздумья решил уточнить инородец.
– Да, – кивнул я. – Может быть, даже немного больше.
– И жить там, хотя бы год?
– Пожалуй, что так.
– Дорого тебе твой подарок встанет, – покачал головой Рашит. – Я ведь могу и сто рублей попросить!
– Сто рублей и деньги на дорогу, – легко согласился я. – А тот важный господин наверняка и еще добавит. Только нужно обязательно всех живыми довезти.
– А куда ехать? – недоверчиво, пораженный моей покладистостью, поинтересовался татарин.
– В столицу. В Санкт-Петербург. Я тебе письмо с собой дам. И предупрежу, что ты приедешь. Тебя встретят и к тому господину проводят.
Уговорил вроде бы. Но все равно – страшно было его одного отправлять. Легко мог себе представить культурный шок привыкшего к лесам и небольшим поселениям человека. Сто против одного, что татарин и в Томске-то не слишком уверенно себя чувствовал, а тут ему придется три здоровенных города посетить – трехсоттысячный Нижний Новгород, миллионную Москву и полумиллионную столицу империи. И еще паровозы! И жандармы, с их глупыми вопросами в Первопрестольной! Испугается, растеряется, забьется куда-нибудь в угол – и собак потеряет, и сам пропадет.