Дорога в деревню шла через луг. Игнат шел быстро, Инга и Мальва едва поспевали за ним. И даже не успевали полюбоваться растущими на лугу цветами. Вскоре они подошли к деревне, которая вблизи оказалась не такой уж маленькой. Невысокие избы, крытые соломой, растянулись в длинную цепочку.

Игнат подвел их ко второму с краю дому, около которого в пыли возились маленькие дети. Они вошли в ворота дома и оказались в сенцах, из которых одна дверь вела во двор, другая – в горницу. Игнат постучал, затем толкнул дверь, и все трое вошли в большую комнату. В ней в беспорядке была разбросана посуда, одежда, какие-то вещи, а на широкой печи лежала молодая еще, но очень худая женщина с огромными черными глазами. Вдоль стен стояли лавки. Женщина слабо вскрикнула от удивления и хотела приподняться. Но Игнат перекрестил ее, водя рукой в воздухе, и сделал знак, чтобы она не поднималась.

– Лежи, Матрена, вот, помощниц тебе привел, видишь, Бог не оставляет тебя одну… Теперь будет кому и за детьми, и за тобой присмотреть, и порядок навести в доме, и с хозяйством управиться. Вот только дай им одежку другую, видишь, как они наряжены диковинно.

Матрена, все еще не спуская с пришедших девочек удивленного взгляда, махнула рукой в угол, где стоял большой деревянный сундук.

– Ага, ну и пусть они сами выберут себе платья, а я пойду, Бог вам в помощь. А вы, девицы, – обратился монах к Инге и Мальве, – должны Матрену во всем слушаться, она теперь вам как мать.

Когда Игнат вышел, Инга с Мальвой подошли к сундуку, взяли из него чистые сарафаны и пошли за печь переодеваться. Сарафаны – красного цвета у Инги, синего – у Мальвы, были им велики. Девочкам было непривычно в такой одежде, особенно Инге, и выглядели они до того неуклюже, что, оглядев друг друга, невольно рассмеялись.

Матрена, будто угадав, почему они смеются, негромко сказала:

– Ничего, привыкнете к нашей одежке. А вы тоже, поди, бедные совсем, раз платьев своих не имеете, мужески штаны надели. Грех девицам в штанах ходить. Ну, да ладно, свечереется, пойдете на речку, постираете свою одежку. А теперь, девицы, приберите в избе. Да звать-то вас как?

Девочки назвали свои имена.

– Инга… – задумчиво повторила Матрена. – Из каких же мест вы, как сюда попали?

– Мы из Загорска, нас родители послали вместе с нашими братьями в школу монастырскую, да не принимают нас в школу, говорят – школа не для девиц.

– Верно, девиц грамоте не учат, чай, только боярских дочек. А обучены вы другой грамоте, хозяйственной? Умеете скотинку кормить, хлеб печь, холсты ткать?

Девочки замялись, не зная, что ответить.

– Ну, что-то умеем, – неуверенно протянула Мальва.

– А если и не умеем, вы нас, Матрена, научите, – нашлась, что сказать Инга.

– Я рада бы вас поучить, да трудно мне, хворая я совсем. Видите, на печи лежу в летнюю-то пору. Сама голодная, дети голодные бегают. Неможется мне.

– И давно вы болеете? – спросила Инга.

– Давненько. Не одна неделя пробежала.

– И никто вам не помогает? – удивились девочки.

– Муж у меня помер, кому ж помогать? Я – не из этой деревни, мои родичи знать ничего не знают. А здесь у всех своих забот полно и в поле, и в доме. Забежит иногда соседушка, хлеба принесет. Вот и вся помощь. Да я и не обижаюсь… Вот вы все и знаете. А теперь идите, наберите муки из ларя, да оладьи состряпайте. Детей накормите, сами поешьте, а прибираться будете завтра.

– А где дети? – спросила Мальва.

– Разве вы не видели, когда к дому подходили? Они всегда у ворот играют. Хорошо, что лето, кто-то им морковку даст, кто – репку, тем и живы. Они у меня погодки: Кириллу – четыре, Димитрию – три.

Девочки решили, что напекут оладий и первыми их должны отведать дети.

Глава девятнадцатая

Макс и Алекс убрали не только двор монастыря, но и галереи обоих флигелей. Затем их позвали в трапезную и опять дали по кружке молока и по куску хлеба.

Когда, поужинав, они вышли, то заметили, как в другую трапезную входили строем немногим более десяти монахов.

Василий, оказавшись рядом с ними, объяснил, что это монашеская братия – те, кто уже принял постриг, и что идут они на вечерю.

– А что они все делают в монастыре? Спросил удивленно Алекс. – Их нигде не было видно.

– Как это, что делают, – удивился в свою очередь Василий. – У них своя работа, святые книги переписывают. Да еще день деньской молятся Богу и поклоны отдают. Зa всех молятся, и за себя, и за нас. А мы, послушники, им служим в кельях. И вас отдадут в услужение, как только попривыкните немного.

Алекс с Максом переглянулись и ничего не сказали. Вскоре к ним подошли еще два послушника – Елизар и Анатолий.

– На вас, Лексей и Мефодий, наложено новое послушание, мы сами об этом слыхали, когда игумен отдавал распоряжения Игнату. Завтра на заре подниметесь и пойдете на луг – коз пасти. Мы раньше с Елизаром это делали, а теперь – вы. Но об этом вам еще сам Игнат объявит.

– А кто в монастыре с хозяйством управляется – за скотом смотрит, кушать для всех готовит? – спросил Макс.

– Да кто ж еще, знамо, крестьяне из деревни, – конопатый Елизар говорил об этом так, будто ему было странно слышать подобные вопросы. – Они полдня в монастыре работают, а после идут свои дела делать.

– Скоро Спас! Хорошо! Праздник! Вот тогда погуляем! И будем есть не только хлеб и молоко, но и пирогов отведаем, – Анатолий с улыбкой поглядел на Макса и Алекса. – Нам еще хорошо! Нам, детям, дают и молоко. А вот иноки от праздника до праздника кроме воды и хлеба, да ещё похлёбки, ничего не видят.

– Нам в праздники разрешают с другими детьми из деревни гулять. Мы в лапту играем. Любите вы в лапту играть? – Елизар, почему-то прищурясь, ждал ответа.

– В лапту… – не то спрашивая, не то размышляя, протянул Алекс, – да кто ж не любит, конечно, поиграем. – Он незаметно толкнул Макса локтем, чтобы тот и не подумал сказать, что они о такой игре даже не слышали.

– Мне велено вас постричь так же, как и мы пострижены, но, – Василий разглядывал головы Макса и Алекса, – в круг ровно не выйдет, надо ждать, пока волосья отрастут.

– А теперь нам всем надо по кельям разойтись, помолиться и спать ложиться. А то еще епитимью схлопочем, – Анатолий выразительно посмотрел на новичков, давая им понять, что делать во дворе больше нечего.

Алекс и Макс пошли в свою келью. Войдя, уселись на свои кровати-лавки.

– Ну и жизнь в этом монастыре, ничего не скажешь, – Макс удрученно покачал головой.

– У меня такое чувство, что мы превратились не то в заключенных, не то в солдат, – невесело прошептал в ответ Алекс.

Вдруг дверь отворилась. На пороге стоял и сердито смотрел на них Игнат.