– Ты хоть намекни, Ро!
Я тащусь вверх по склону, оставляя кривую дорожку смятых сухих кустиков и грязи.
– Не-а.
Я снова оглядываюсь, чтобы посмотреть вниз. Я не в силах удержаться. Мне нравится, как все выглядит с высоты.
Все такое мирное. Маленькое. Как картинка или одна из тех невероятных головоломок падре, с тем отличием, что здесь нет недостающих частей. Далеко внизу я вижу желтоватое пятно поля, принадлежащего нашей миссии, дальше – полосу зеленых деревьев, дальше – темно-синие воды океана…
Дом.
Пейзаж настолько безмятежен, что ты как будто ничего и не знаешь о Том Дне. Вот почему мне так нравится здесь. Если не покидать миссию, то незачем и думать обо всем этом. О Том Дне, и об Иконах, и о Лордах. О том, что они управляют нами.
О том, насколько мы бессильны.
Здесь, вдали от главных путей, вдали от городов, ничто никогда не меняется. Эта земля всегда была дикой.
Здесь человек может чувствовать себя в безопасности.
В меньшей опасности.
Я чуть повышаю голос:
– Скоро стемнеет!
Ро уже снова далеко впереди. Потом я слышу в кустах шорох, звук катящегося камня – и Ро спрыгивает на тропу рядом со мной, проворный, как горная коза.
– Я знаю, Дол, – улыбается он.
Я беру его мозолистую ладонь, и мои пальцы расслабляются в ней. Меня мгновенно наполняет ощущение Ро. Физический контакт всегда делает нашу связь еще более сильной.
Он такой же теплый, как солнце за моей спиной. Настолько горячий, насколько я холодная. Настолько грубый на ощупь, насколько я гладкая. И в этом наше равновесие, просто одна из тех невидимых нитей, что связывают нас.
Это и есть то, что мы собой представляем.
Мой лучший и единственный друг – и я.
Ро засовывает руку в карман, потом что-то кладет мне на ладонь и внезапно смущается:
– Ладно, скажу кое-что. Вот твой первый подарок.
Я смотрю на это. Одинокая голубая стеклянная бусина перекатывается между моими пальцами. Она надета на тонкий кожаный шнурок.
Ожерелье.
Бусина голубая, как небо, как мои глаза, как океан.
– Ро, – выдыхаю я, – она безупречна!
– Она напомнила мне о тебе. Это как вода, видишь? И ты можешь всегда носить ее с собой. – Лицо Ро краснеет; когда он пытается объяснить, слова застревают на его языке. – Я знаю… Знаю, как ты ее чувствуешь.
Как нечто спокойное. Устойчивое. Нерушимое.
– Биггер дал мне шнурок. Выдернул из седла.
Ро умеет замечать подобные вещи – то, чего не видят другие люди. Биггер, повар миссии, тоже это умеет, и эти двое просто неразлучны. Биггест, жена Биггера, делает все, что в ее силах, чтобы не дать им обоим угодить в неприятности.
– Она чудесная.
Я обвиваю шею Ро руками и неловко обнимаю. Ну, это не совсем объятие, не такое, каким обмениваются близкие друзья и родные…
Но все равно Ро выглядит смущенным.
– Только это еще не весь подарок. Для остального придется подняться выше.
– Но мой день рождения еще не наступил.
– Но сегодня его канун. Вот я и подумал, что будет вполне справедливо начать уже сегодня вечером. Кроме того, мой подарок лучше выглядит после захода солнца. – Ро с хитрым видом взмахивает рукой.
– Ну же, Ро! Хоть намекни!
Я таращусь на него, и Ро усмехается:
– Нет, это сюрприз.
– Ты нарочно заставляешь меня тащиться через все эти кусты.
– Ладно, – смеется Ро. – Скажу. Это последнее, чего бы ты могла ожидать. Самое последнее.
Он слегка подпрыгивает на месте, и я без труда догадываюсь, что он готов одним махом одолеть подъем.
– О чем ты говоришь?
Ро качает головой и снова взмахивает рукой:
– Увидишь.
И я смиряюсь. Ничто не заставит Ро говорить, если он того не хочет. Кроме того, мне приятно идти, держа его за руку.
Я ощущаю биение его сердца, бешеный ток адреналина в крови. Даже сейчас, когда он спокоен и поднимается в гору; когда мы вдвоем. Ро – это сгусток энергии. Он никогда не отдыхает по-настоящему.
Только не Ро.
По склону горы скользит тень, и мы инстинктивно ныряем под прикрытие ближайшего куста. Корабль в небе. Гладкий и серебристый, он зловеще поблескивает в последних отсветах уходящего солнца. Я содрогаюсь, хотя мне совсем не холодно, а мое лицо прижато к теплому плечу Ро.
Я просто не в силах удержаться.
Ро что-то бормочет мне в ухо, как будто говорит с одним из домашних любимцев падре. Дело не столько в словах, сколько в тоне – так успокаивают испуганное животное.
– Не бойся, Дол. Он летит куда-то на побережье, может быть, в Голденгейт. Они никогда не забираются так далеко вглубь страны, только не сюда. Они не за нами летят.
– Ты этого не знаешь.
Мои слова звучат мрачно, но это правда.
– Знаю.
Ро обнимает меня, и мы ждем, пока корабль не исчезнет.
Но Ро ведь действительно не знает. Не знает наверняка.
Люди прятались в этих кустах многие столетия, задолго до нас. Задолго до того, как корабли появились в небе.
Сначала здесь жили индейцы чумаши, потом ранчеро, потом испанские миссионеры, потом калифорнийцы, потом американцы, а потом грассы. И я тоже грасс, по крайней мере с тех пор, как падре принес меня сюда, в Ла Пурисиму, нашу старую миссию в горах вдали от океана.
Вот в этих горах.
Падре рассказывает это как некую сказку. Он был в команде, искавшей выживших в умолкнувшем городе после Того Дня, только живых там не было. Целые городские кварталы были тихими, как кладбище. И вдруг он услыхал слабый звук – такой слабый, что падре подумал, будто ему почудилось, но там была я. Я плакала в своей колыбели, и мое лицо налилось кровью. Он завернул меня в плащ и принес к себе – точно так же, как теперь приносит бездомных собак.
И именно падре рассказывал мне историю здешних мест по вечерам, когда мы сидели у огня, как и о созвездиях в небе и лунных фазах. Он поведал о людях, которых эта земля знала до нас.
Может, так все и должно было быть. Может быть, все это – Оккупация, Посольства, вообще все – просто часть природы. Как времена года или как гусеница, которая заворачивается в кокон. Как круговорот воды. Как приливы.
Чумаши. Ранчеро. Испанцы. Калифорнийцы. Американцы. Грассы.
Иногда я повторяю названия этих народов, всех людей, которые когда-либо жили в моей миссии. Я повторяю и думаю: «Я – это они, а они – это я».