– Прекрати. Мы можем сделать вид, что ничего не было.
– Мне… мне нужно работать, – тихо сказал Джерихо. Он стоял и молча ждал.
– Но ты не съел ни крошки.
– Мне пора возвращаться.
– Конечно, – великодушно сказал Марлоу после некоторой паузы. Он встал из-за стола и прошел в другую сторону кабинета, где стояли его дипломат и зонтик. Из дипломата он достал небольшой коричневый кожаный футлярчик. – Уверен, что все в порядке?
– Да, сэр.
Марлоу вручил ему футлярчик. Джерихо старался не смотреть ему в глаза и стоял, потупившись.
– Спасибо, – выдавил он. Джерихо люто ненавидел всю эту показуху. Что ему приходилось раз в году соблюдать этот унизительный ритуал. Изображать, что благодарен за то, что ему сделал Марлоу. За то, что он с ним сделал.
Марлоу по-приятельски положил руку ему на плечо.
– Я правда очень рад, что у тебя все хорошо, Джерихо.
– Да, сэр. – Он высвободился и ушел, оставив Марлоу стоять одного.
Оказавшись в коридоре, Джерихо сжал правую руку в кулак, потом разжал и пошевелил пальцами, еще и еще. Они двигались безупречно. Он распечатал футлярчик. Внутри находилась полупрозрачная склянка таблеток с подписью «Витаминный тоник Марлоу». Рядом в серебряной кассете покоились десять ампул с ярко-голубой мерцающей жидкостью.
На мгновение Джерихо представил себе, как бросает пресловутый футлярчик в ближайшую мусорку и уходит прочь. Вместо этого он положил серебряную кассету во внутренний карман пиджака, а таблетки – в карман куртки. Сжав под мышкой свой неизменный томик «Заратустры», Джерихо вышел в холодный осенний день.
* * *
У Мэйбел не было времени восторгаться осенними красками. Когда она стремительной походкой шла в сторону толпы, собравшейся на Юнион-сквер, она знала, что следует быть настороже – детективы Пинкертона, переодетые рабочими, могут сорвать мирную демонстрацию и предоставить полиции повод начать аресты. Иногда дело могло обернуться очень плохо. Дождь прекратился, и на трибуну вышла мать Мэйбел, неизменно вдохновлявшая демонстрантов пламенными речами и своей яркой красотой. Урожденная Вирджиния Ньювел, она была прямой наследницей знаменитого клана Ньювелов, одной из старейших нью-йоркских семей. Но в двадцать лет она отказалась от всего, чтобы бежать с отцом Мэйбел, Дэниэлом Роузом, скандальным еврейским журналистом и социалистом. Семья лишила ее всего наследства вплоть до последнего цента. Но ньювеловский шик остался. Ее прозвали «Бунтаркой светских альманахов», и отчасти она прославилась именно своим скандальным бегством, а не общественной работой. Вот почему они смогли переехать в Беннингтон: никто не мог отказать девушке из семьи Ньювелов, даже отвергнутой.
Мэйбел очень тяжело жилось в маминой тени. О ней никто в газетах не писал. И будто чтобы было еще досаднее, Мэйбел выросла похожей на отца: круглое лицо, крупный нос, темно-карие глаза и каштановые кудри. «Ты, наверное, в папу», – мог ляпнуть кто-нибудь, и вслед за этим следовала смущенная пауза. Но когда мама улыбалась и сжимала ее в объятиях, приговаривая: «Дорогая моя отважная девочка!», – сердце Мэйбел таяло. И когда ее мама добивалась очередного справедливого разрешения какого-либо дела, Мэйбел держалась рядом, изображая из себя ответственную дочку, словно пыталась показать, какой нужной она может быть. Ответственных и нужных людей все любят, разве не так?
Единственным человеком, без трепета относившимся к ее знаменитой матери, была Эви. Кроме того, она совершенно уморительным образом ее передразнивала: «Мэйбел, дорогу-у-уша, как ты можешь жаловаться, что не ужинала, если народные массы и вдоха сделать нормально не могут?», «Мэйбел, дорогу-у-уша, какое платье было бы к лицу спасительнице бедняков из Ист-Сайда?». И хотя Мэйбел изредка испытывала желание одернуть Эви и заступиться за мать, она признавалась самой себе, что именно поэтому подруга ей и нравится. Что бы ни было, Эви всегда оставалась на ее стороне.
– Ты – вот настоящая звезда семьи Роуз, – повторяла Эви. – Настанет день, и все узнают твое имя.
Мэйбел только оставалось надеяться, что своим энтузиазмом Эви сможет заразить Джерихо.
Джерихо. Она думала о нем непозволительно часто. Ох уж все эти романтические бредни! Она всегда была такой здравомыслящей, но как только дело дошло до этого парня – вся серьезность слетела как мишура, и она уже готова была поверить в любые девичьи сказки. Джерихо был таким милым, серьезным и трудолюбивым – не то что уличные ковбои вроде Сэма Лойда. Весь этот флирт и напускная любезность для наивных девочек, готовых попасться на любую наживку. Нет. Чувства Джерихо дорогого стоили. Это был настоящий вызов. Если ты можешь влюбить в себя такого парня, как Джерихо, разве это не доказывает, какая ты замечательная девушка?
Раздумывая об этом, Мэйбел шла по Юнион-сквер, раздавая прохожим экземпляры газеты «Пролетариат». Она помахала ребятам, воздвигающим помост для организации «Индустриальные рабочие мира», но те ее проигнорировали, и она уныло поплелась дальше, чувствуя себя потерянной в огромной толпе. Если она провалится сквозь землю, хоть кто-нибудь заметит ее отсутствие?
– Кто ваши лидеры? – взывала с помоста мать Мэйбел.
– Мы сами себе лидеры! – взревела толпа.
Мэйбел почувствовала, что кто-то тронул ее за руку. Оглянувшись, она увидела молодую женщину с ребенком на руках в сопровождении пожилой дамы.
Молодая женщина обратилась к ней на ломаном английском:
– Вы – дочь великой миссис Роуз?
Вообще-то у меня есть имя. Мэйбел. Мэйбел Роуз.
– Да, – раздраженно ответила она.
– Пожалуйста, нам нужна ваша помощь. Они забрали мою сестру прямо с фабрики.
– Кто?
Женщина перебросилась со своей спутницей парой фраз на итальянском и повернулась к Мэйбел.
– Люди, – ответила она.
– Какие люди? Полиция?
Женщина оглянулась по сторонам, чтобы убедиться в том, что их никто не подслушивает, и потом тихо прошептала:
– Люди, которые двигались, как тени.
Мэйбел не поняла, что странная женщина хотела этим сказать. Возможно, дело было в каком-нибудь языковом нюансе, который ей не удалось точно перевести.
– Зачем кому-то похищать вашу сестру? Она организовала что-то на фабрике?
Женщина снова повернулась к своей спутнице.
– Она… profeta [46] . – Женщина задумалась, стараясь правильно подобрать слова. – Сестра может разговаривать с… мертвыми. Она сказала, что они идут.
Мэйбел обескураженно нахмурилась:
– Кто – они?
Трели полицейских свистков раздались сквозь шум толпы. Кто-то закричал. О землю ударилась граната со слезоточивым газом, и парк окутал туман, неприятно жгущий горло и глаза. Мэйбел услышала, как мама призывает всех к спокойствию по микрофону, но его вскоре отключили. Началась давка, людей поглотила паника. Демонстранты с воплями разбегались в разные стороны, а полиция валила на землю некоторых рабочих и скручивала им руки. Кто-то сильно пихнул Мэйбел, и она выронила газеты на землю, где их тут же растоптали в клочья. Мэйбел не видела родителей через дымовую завесу и кричащих людей. Кашляя, не зная, куда бежать, она с трудом продиралась сквозь толпу, затем бросилась вперед и столкнулась лицом к лицу с полицейским.