Я кивнула.
– Вы правы, так и есть.
Он обнял меня за плечи сильной рукой. Ему удивительным образом удалось освободить меня от брони, чтобы я почувствовала то, что копилось у меня внутри, чтобы ощутила все те чувства, которые я так отчаянно пыталась спрятать. – Сегодня ведь годовщина, верно?
– О, Джин, – всхлипнула я, – иногда я думаю, что мое сердце вот-вот разорвется.
– Дайте себе волю, – сказал он, поглаживая меня по волосам, – так говорил мне отец, когда я был маленьким. – Вы слишком долго носили эту тяжесть в себе. Выпустите ее наружу.
Я закрыла глаза, поддаваясь воспоминаниям, хлынувшим, словно грязевой поток, разрушающим тот маленький мир, который я создала для себя, срывая эмоциональные доспехи, которые защищали меня и не давали чувствовать боль прошлого. Я закрыла глаза и начала вспоминать.
Годом раньше
– Розовый или голубой? – спросил Этан, утыкаясь носом в мою шею сзади.
Я повернулась к нему и увидела, что в каждой руке он держит крошечный комплект: голубой свитер со светло-голубыми ползунками в одной руке, а в другой – розовое платьице с оборочками и белые колготки. Мое сердце затрепетало.
– В любом случае этот ребенок будет хорошо одет.
Этан посмотрел на розовый наряд и улыбнулся.
– Думаю, что это будет девочка.
Я покачала головой.
– Мальчик.
Он притянул меня ближе, любовно поглаживая мой огромный живот. Мы решили не узнавать заранее пол ребенка – пусть это будет сюрпризом – несмотря на протесты наших родственников, особенно родителей Этана.
– Ты знаешь, как сильно я люблю тебя? – прошептал Этан.
Я просияла, крепко поцеловала его в щеку и тут заметила свои кроссовки для бега, стоявшие у двери.
– Я собираюсь немного пробежаться перед ужином.
Этан нахмурился.
– Клэр, думаю, тебе не стоит этого делать. Ты даешь себе слишком большую нагрузку.
Не буду отрицать: женщина на восьмом месяце беременности, с огромным животом, которая бежит трусцой по улицам Сиэтла, не раз шокировала прохожих. Но я много читала о беге трусцой во время беременности, и все источники утверждали, что это, как правило, безопасно. И хотя мой врач не была в восторге от того, что я планировала продолжить мои пробежки по шесть километров в третьем триместре беременности, она их не запретила. Я останавливалась, если чувствовала, что действительно задыхаюсь, и поддерживала правильный водный баланс. Кроме того, я бегала всю свою жизнь, и перестать бегать трусцой для меня означало все равно что перестать дышать.
– Этан, – запротестовала я, – ты же знаешь, что доктор Дженсен говорит, что во время беременности можно бегать трусцой.
– Да, возможно, в самом начале беременности, но на восьмом месяце это уж слишком.
– Не волнуйся, ребенок не вывалится, – со смехом ответила я и погладила Этана по руке. – Милый, все будет в порядке.
Я потянулась за моим iPod, надела наушники.
– Вернусь через полчаса, – пообещала я, прежде чем муж успел сказать хотя бы слово.
Выходя на тротуар, я помахала рукой Джину. Сияло майское солнце. Теплый воздух коснулся моих щек, я прибавила громкость и неспешно побежала. Когда я пробегала мимо Джеймс-стрит, ребенок толкнулся у меня в животе, и я задумалась над тем, каково будет бегать трусцой и везти прогулочную коляску с малышом. Я знала, что привыкну к этому. Я представила себе, каким станет мое утро с ребенком на руках.
С ребенком.
С моим маленьким мальчиком. Или с маленькой девочкой, как предсказывал Этан. Мое сердце забилось быстрее, слишком быстро на этот раз, поэтому я замедлила бег и глубоко вдохнула морской воздух, соленый и свежий, прилетевший из бухты Эллиотт. Я громче включила музыку, затем вернулась к привычному темпу. И в эту минуту краем глаза я заметила машину. Красную машину. Она оказалась близко. Слишком близко. Я рванулась влево. Моя левая нога попала в широкую трещину на тротуаре. На мгновение мне показалось, что я лечу, скольжу по воздуху, став невесомой, пока крыло машины не врезалось в меня. Удара я не почувствовала, почти не почувствовала. Мое тело приглушило боль. Только глубоко внутри я ощутила какое-то давление, и как будто что-то лопнуло. А потом все погрузилось во мрак.
* * *
Я открыла глаза и зажмурилась. Яркий свет над головой заставил меня прищуриться. Этан сгорбился на стуле справа от меня, мама – слева. Оба были в голубых хирургических халатах и шапочках. Комната расплывалась у меня перед глазами, и я на мгновение крепко зажмурилась, потом снова открыла глаза. Картина немного прояснилась. Почему я не чувствую ног?
– Этан, – прошептала я, – что случилось? Мои ноги… Они онемели. Что происходит? Я бегала трусцой…
Память возвращалась ко мне, сначала медленно, и вдруг я отчетливо вспомнила, как машина ударила меня.
– Ма… Машина, – запинаясь, проговорила я. – Меня ударила машина. Этан… Ребенок!
Я опустила глаза на живот. Он стал заметно меньше. Я запаниковала, положила на него ладони. Живот был мягким, каким-то вялым, пустым. Я застонала.
– Где мой ребенок? Где мой ребенок? Куда они унесли ребенка? Принесите его мне!
Я села и, хотя мои ноги оставались безжизненными и онемевшими, я метнулась к краю кровати, намереваясь встать и найти своего ребенка.
Этан бросился ко мне, осторожно прижал мои руки к кровати.
– Нет, Клэр, – нежно сказал он. Я услышала в его голосе горестные нотки. – Ребенок…
– Замолчи! – крикнула моя мать. Я повернулась к ней, но она смотрела только на Этана. – Она еще не готова. Дай ей время.
Мой муж покачал головой.
– Нет, она должна знать…
Он повернулся ко мне, и я, посмотрев на него, сразу все поняла. Ему незачем было что-то говорить. Все стало ясно. Пока слова, которым было суждено навсегда изменить мою жизнь, срывались с его губ, я таращилась на белую стену.
– Ребенок этого не выдержал.
Комната поплыла перед моими глазами.
Он сел на стул рядом с кроватью.
– Я держал…
– Нет! – крикнула я. – Ничего не говори!
Этан посмотрел на меня глазами, полными слез.
– Почему? Или ты не хочешь узнать, кто у нас был, мальчик или девочка? Тебе не интересно, что я успел немного подержать наше дитя на руках, прежде чем…
– Прекрати. – Я зарыдала, утыкаясь лицом в подушку.
– Они принесли малыша тебе, – продолжал Этан, вытирая слезы со щеки. – Ты была без сознания, но ты…
– Замолчи, – выкрикнула я, – это невыносимо.
Я посмотрела вниз и заметила пятно крови на своей груди. Меня затрясло так сильно, что прибежала сестра и вонзила иглу в вену на руке. Прохладная жидкость из шприца побежала по сосудам. Когда мое тело обмякло, я будто бы провалилась в небытие, но разум подстроил мне ловушку: меня терзали мысли о ребенке, которого я никогда не узнаю, и о муже, который, как я боялась, винил меня в том, что мы потеряли малыша.