– Так этот, верно, другой! Еще один. Соглядатай! Вона, за соснами, гадина, спрятался, укрылся. Ух, с пищалицы б его… жаль, далеко.
– Точно, сыне, волхва видел? – взяв послушника за плечо, строго переспросил отец Амвросий.
Высокий, хорошо сложенный, с красивым, обрамленным густой светло-русою бородою лицом, в развевающейся на вдруг поднявшемся ветру рясе, священник невольно притягивал к себе взгляды дев… не простые, грешные взгляды!
– Да видел! – Афоня быстро перекрестился. – Там он, над сосною, летел, будто бы и за нами… А потом вдруг исчез. Словно увидал, что мы его заметили.
– Лучникам быть начеку! – живо распорядился Еремеев. – И пищали держать готовыми к зарядке. Передать приказ по всем стругам!
Над водной гладью тотчас же раздались крики – казаки передавали со струга на струг приказание своего воеводы.
– Девы! Во все глаза смотрите! Что подозрительное увидите – сразу же доложить.
– Доложим, господине атамане.
Слава богу, не о чем было докладывать. Плаванье продолжалось спокойно, и даже когда струги, повернув, вошли в широкую протоку, казаков никто не тревожил – ни драконы, ни ящерицы, ни всякие там волхвы.
И позади никто в небе не маячил – девы специально посматривали, да никого не видали. Наверное, волхв верхом на гнусном летучем гаде отстал-таки… Либо улетел к поганому своему воеводе с докладом!
– Ничего, – ухмылялся, поглядывая на заросшие густым кустарником берега, атаман. – Пущай доложит. Пусть их воевода войско свое вышлет – разобьем! Кучумовы рати разбивали, разобьем и этих, верно, казаки?
– Так, атамане! Так!
Ничего подозрительного вокруг не появлялось, лишь лес по берегам начал редеть, в зарослях появились большие проплешины, белые от ромашек.
– Красиво как! – глядя на цветы, тихо промолвила Настя. – И хорошо… будто дома. Помнится, мы с девчонками на лугу…
– И мы ромашки рвали. Венки плели, веселились.
– Ох, девоньки… скорей бы все кончилось, а?
– Бог даст, кончится. Сам атаман сказал, что скоро.
Атаманским приказом девчонки на стругах даром времени не теряли: за весла, конечно, никто их не сажал, не женское это дело, но свободные от вахты казаки показывали, как заряжать пищаль, объясняли, как палить из пушек. Особенно старался Ганс Штраубе, хорохорился, еще с утра почистив камзол, поглядывал гордо:
– Это вот – банник, а это – шуфла. А то – пробойник. Пробойник, говорю, а не ухват! Не так его держат… иди-ко, красуля, сюда, покажу как…
Обняв девушку – кого-то из выводка Аючей, – немец, не особенно торопясь, показал, как следует действовать, невзначай ощупав всю деву… что той, в общем-то, нравилось, по крайней мере, освободиться от навязчивых объятий ландскнехта юная черноглазая красотка отнюдь не спешила, лишь глазенки закатывала: ах! И, конечно, по-русски – тем более по-немецки – ни бельмеса не понимала.
Пожалуй, это была вовсе не хижина, а полуземлянка, яма с натянутой на воткнутые в землю коряги и колья шкурой какого-то мохнатого зверя, скорее всего товлынга, однако кто-то из казаков утверждал, что: медведя. Место казалось странным: закрытое со стороны лесной чащи, с протоки оно довольно хорошо просматривалось, даже издали, вот и казаки сразу заметили.
– Заберем у них соль, – подняв руку, предупредил атаман. – Передайте Мокееву: пусть проплывет дальше и зайдет со стороны леса. Мы же – отсюда…
Струги укрылись у берега, под густыми, клонящимися к самой воде ивами, сквозь листву узкими желтовато-зелеными полосками проникали лучи колдовского солнца, отчего напряженные лица приготовившихся к сватке воинов казались раскрашенными, словно у дикарей.
Все ждали, и никто не спрашивал – что делать с людоедами, это было ясно и так…
В лесу, за хижиной, протяжно крикнула выпь: подавал условный сигнал Олисей Мокеев.
– Кричит, господине, – нетерпеливо обернулся Афоня.
Иван усмехнулся, погладил свой знаменитый шрам:
– Слышу… К бою! Весла на воду. Вперед!
Вылетев из зарослей, подобно бросившимся на добычу волкам, струги в три гребка миновали протоку, и выскочившие на берег казаки, во главе со своим атаманом, ворвались в стойбище кровожадных менквов.
Несколько человек зашли через входное отверстие, остальные просто прорубили шкуру саблями, впустив во всегда темное жилище людоедов яркий солнечный свет.
– Ну, сволочи! – закусил губу Ондрейко Усов…
Огляделся… и, озадаченно почесав затылок, опустил клинок. Полуземлянка оказалась пустой! Никого, ни единой души в ней не было, лишь валялись по всем углам какие-то старые кости да пыльные человеческие черепа. А сразу напротив входа стояли несколько обмазанных глиной корзин, почти доверху наполненных золою.
– Интересно, – пересыпая в руках серый порошок. задумчиво промолвил Еремеев. – Зачем им зола? Поля-то ведь удобрять не надо – не сеют, не пашут, охотой да разбоем живут.
– Верно, они ей поклоняются, спаси, Господи, – Послушник Афоня нервно перекрестился и на всякий случай отошел от корзин к выходу.
– А может, это и не зола вовсе? – сунув сабельку в ножны, Ондрейко Усов зачерпнул из ближайшей корзины горстью, понюхал… лизнул… и неожиданно улыбнулся:
– Солено! Да ведь это же соль, казачки!
– Точно, соль! – попробовав, подтвердил Афоня. – Три корзинки! Ну, атамане, теперя живем! Хорошо, мимо не проплыли.
Распорядившись доставить соль на струг, Еремеев, прихватив с собой нескольких парней, обошел вокруг стойбища, пошарил по всем кустам, однако не обнаружил ничего интересного, разве что встретился с десятком Мокеева.
– Как тут у вас?
– Ничего, атамане, пусто!
– И у нас… Да, а соль-то мы нашли! Что-то людоеды ее с собой не забрали… видать, бежали от кого-то впопыхах, просто не смогли забрать, бросили…
– Так, атамане, – согласно кивнул Олисей. – Места тут смурные, есть от кого бегать.
И в самом-то деле…
Почему да от кого убежали менквы – гадать не стали, просто прихватили с собой брошенную соль да поплыли дальше – не стоило терять понапрасну время, тщательно прочесывая заросли. Мокеев ведь смотрел… да и сам атаман. Ну да, может, какая-нибудь большеголовая сволочь и затаилась где-нибудь, зыркает сейчас глазенками злобными… да и пес с ним, пущай зыркает! Не до того, некогда. Да и удачно ведь вышло: соль-то – вот она, три корзины!
Места вокруг тянулись худые: заросли, жара, желтые болотные испарения, коричневая вода, но, самое главное, меньше стало речек с протоками – чередой потянулись мелкие, не связанные между собой озерца. Струги приходилось перетаскивать, хоть и недалеко – шагов на сотню, а то и того меньше, однако: разгрузи, сними да вытащи пушки, струг вытяни из воды, все перетащи, загрузи обратно… чтоб почти сразу снова проделывать то же самое.