Меж огородами, там и сям, располагались крытые соломою хижины все из того же высушенного на солнце кирпича, а за хижинами…
За хижинами виднелось нечто такое, от чего узник слегка обомлел и даже попятился, пока не рассмотрел, в чем тут дело. Попервости-то показалось, будто прямо на него пялился огромный ящер с усыпанным квадратными шипами хребтом и длинным, тоже увенчанным устрашающими шипами хвостищем, каковой вполне можно было использовать вместо тарана при взятии вражеских крепостей! Забранная в костяной панцирь голова чудовища торчала как-то несуразно… неподвижно… да и хвост не дергался… лежал на деревянных подпорках! А вместо лап виднелась кирпичная стенка. Господи – это же просто дом! Большие и длинные хоромы, а шкура ящера – просто крыша! Надо сказать, весьма искусно выделанная.
Покрутив головой, Иван заметил еще одни, подобные же хоромы, с натянутой на крышу чешуйчатой шкурой какого-то водного хищника, с укрепленной прямо над входом вытянутой зубастою мордой. Вокруг сих хором бегали, метали копья, боролись молодые бронзовокожие парни…
«Дом воинов», – вспомнив разговор с Карасевым, догадался атаман.
В дом воинов его не повели, Дрозд, не оглядываясь, свернул на широкую утоптанную тропу, ведущую к «шипастым» хороминам, перед входом, остановясь, поклонился и, обернувшись, велел ждать.
Господи, вот позорище-то!
Еремеев едва удержался, чтоб не плюнуть, увидев, как предатель, опустившись на колени, буквально вполз в хоромы… и так же – пятясь – выполз. Недолго пришлось ждать!
– Заходи, атамане, – стряхнув пыль с колен, махнул рукой Карасев. – Великий волхв ждет!
Иван подбоченился:
– Это что же, и мне так вот вползать?
– Коли уж хочешь оказать почтение, то…
– Я не червь! – Гордо тряхнув головою, Иван решительно направился к мертвой башке ящера, под которой висела циновка, прикрывающая вход.
Господи… даже дверей у них нету! И эти дикари еще чего-то хотят?
– Атамане, ты поклонись хотя бы! – запоздало выкрикнул Дрозд, опять опустившийся на колени – видать, собирался вползти в хоромины следом за узником.
– Здрав будь, боярин! – Войдя, Иван все же из вежливости поклонился, так, слегка.
После ярких солнц в хоромине – вытянутой и длинной – казалось темным-темно, хотя дневной свет проникал через отверстия в крыше, точнее – в шкуре. Да и светильники по обеим сторонам горели тусклыми разноцветными огоньками: синими, зелеными, красными…
«Ишь ты! – подивился про себя Еремеев. – Миски не могут сделать, а это… да и плошки-то, похоже, из чистого золота! И треножники… нет, те все-таки медные».
– Падай! – не поднимаясь с колен, прошипел позади Дрозд. – Падай ниц, говорю… Ну или хотя бы кланяйся!
Иван обернулся:
– Так ведь вроде поклонился уже. Да и никого тут не вижу.
– Туда, за циновки, иди… Слева, где синие огоньки светят.
– Дорожка, значит? – погладив шрам, улыбнулся пленник. – А ты что вперед не идешь?
– Не положено то, не можно. – Предатель набычился, но с колен так и не встал. – Пойду за тобой следом.
– Ты, верно, хотел сказать – поползешь?
Язвительно усмехнувшись, атаман спокойно зашагал вдоль синих светильников, чувствуя, как позади, поспешая, пыхтит-ползет Карасев.
Хмыкнув, Иван замедлил шаг, обернулся – вовсе не потому, что собирался подождать переветника, просто спросил с затаенной усмешкою:
– А что воины-то за нами следом не пошли? Волхв не боится? Руки-то у меня развязаны, а охраны никакой.
– Тьфу ты, тьфу-ты! – испуганно заплевался предатель. – Тсс!!! Никогда больше так не говори. Здесь, в хоромине этой, повсюду глаза и уши, всюду стражи… отравленные кинжалы, копья острейшие, стрелы заговоренные…
Ага, отметил для себя Еремеев, луки у них все же есть.
– Ну, не стой, атамане, – яростно зашептал предатель. – Иди же! Великий волхв не любит ждать.
– Так идем, ты что застыл-то?
– Поклониться не забудь… А лучше – на колени пади.
– Ага, как же!
– Ой, Господи, Господи… вот ведь гордыня-то… Все! Пришли уж. Вон туда, прямо за занавесочку, заходи.
Спрятав презрительную усмешку, атаман отдернул рукою циновку… и вдруг получил сильнейший удар!
Словно бы кто-то хряснул ему по лбу дубиною или уж, по крайней мере, здоровущим – словно у Михейки Ослопа – кулаком, да с такой силою, что аж искры из глаз!
Иван так и сел, словно оглоушенный бык, едва не повалился навзничь. Некоторое время так и сидел, мотал головой, ничего не понимая: вроде никто его и не ударял, ничья тень прочь не метнулась, да и на голове – узник ощупал тщательно – не угадывалось ни крови, ни шишки… Да и в мозгах вдруг перестало шуметь. Господи… что ж это такое было-то?
В разгоняемой оранжевыми огоньками светильников полутьме вдруг послышался голос… потом – скрипучий нехороший смех.
– Великий волхв приветствует тебя, – зашептал на ухо Дрозд. – Глаза-то подними, атамане.
Иван вскинул голову, посмотрел вверх – именно оттуда и слышался голос. На высоком, поблескивающем золотыми бляшками троне, почти под самой крышею, сидел человек в длинных, с отливом, одеждах, на руках и ногах его переливались златом массивные браслеты, грудь украшало драгоценное ожерелье из маленьких золотых черепов, и такой же череп скалился, белел из-под лисьей шапки. Снова мертвая голова… вернее сказать – маска.
Ох, какой жуткий холод сквозил из-за той маски, как страшно сверкали запрятанные в пустых глазницах глаза!
Атаман попытался было подняться на ноги, но что-то его не пускало, пришлось так и остаться сидеть. Что ж, пусть – в ногах-то правды нету.
– Приветствую тебя, волхв!
Жмущийся позади толмач – переветник – что-то забормотал: перевел, видимо.
Из-под черепа вновь послышался голос – неприятный, скрипучий, уверенный, голос человека, привыкшего повелевать.
– Великий волхв говорит, что мог бы уничтожить тебя одним взглядом, – перевел Дрозд. – И ты уже это почувствовал.
Ага, набычился Иван, так вот что это было! Однако…
– Великий волхв рад, что ты все осознал. И еще он сказал, что, может быть, когда-нибудь обучит тебя их речи… но пока еще – рано. Такую честь надобно сперва заслужить.
– Ты заслужил…
– Я ж говорил – они мне доверяют!
– Угу, угу… Что он там еще говорит?
– Ой… – Опомнившись, предатель испуганно икнул. – Спрашивает, в самом ли деле ты знатного рода? Отвечай правду, волхв сразу же распознает ложь.
– Конечно, знатного, – повел плечами Иван. – Из детей боярских я, чего тут скрывать-то?
– И ты вхож к своим высшим вождям?