– Потому что ты не рвешь, не мечешь, не горюешь! Не бежишь с воплями душить ее голыми руками! А это значит, что души у вас с ней особо не сплелись. И это хорошо. Скажу по опыту. От тех, кого слишком любишь, держись подальше. Они-то тебя и прикончат. А тебе надо жить – и жить счастливо, с женщиной, которая живет своей жизнью и не мешает тебе жить своей.
Он два раза хлопнул меня по спине и ушел, а я снова уставился в серебристый экранчик, и меня еще острее захлестнуло отчаянием от того, до чего изгажена моя жизнь.
21
Китси, когда вечером открыла мне дверь, владела собой хуже обычного: болтала о нескольких вещах сразу, хотела купить новое платье, примерила, не могла решить, попросила отложить, в Мэне шторм – столько деревьев повалило старых на острове, дядя Гарри звонил, так жалко!
– Милый, – прелестно порхает она по комнате, встает на цыпочки, тянется за бокалами, – достанешь? Пожалуйста.
Соседок, Эм и Френси, и след простыл, как будто они со своими парнями благоразумно смылись перед моим приходом.
– А, ладно, уже достала. Слушай, есть идея. Пойдем, поедим карри перед тем, как ехать к Синтии? Умираю, хочу карри. А вот тот закуток на Лексе, куда ты меня водил – который ты любишь? Как он называется? Махал что-то там?
– Ты про клоповник? – с каменным лицом спросил я. Я не стал даже пальто снимать.
– Извини, что?
– Там, где роганджош был жирный. И старики, от которых у тебя депрессия. Распродажники из “Блумингдейла”.
“Рестроан (sic!) Джал Махал” был захудалой индийской забегаловкой на втором этаже жилого дома на Лексингтон, где ничего не поменялось с тех пор, как я был совсем маленьким: пападамы, цены, порозовевший от потеков воды ковер возле окон, даже официанты были прежними, эти прекрасные, округлые, добрые лица я помнил с детства, когда мы с мамой заходили туда после кино, съесть по самосе и манговому мороженому.
– Да, давай сходим. “Самый унылый ресторан на Манхэттене”. Отличная идея.
Она повернулась ко мне, нахмурилась.
– Как хочешь. “Балучи” поближе. Или – пойдем, куда захочешь.
– Правда? – Я стоял, прислонившись к косяку, засунув руки в карманы. Я столько лет прожил с первоклассным лжецом, что выучился беспощадности. – Чего я хочу? Ого, как щедро.
– Ну извини. Я думала, классно будет поесть карри. Забудь.
– Все нормально. Притворяться больше не обязательно.
Она взглянула на меня, бессмысленно улыбаясь.
– Прости, что?
– Ой, ну хватит. Ты прекрасно понимаешь, о чем я.
Она промолчала. Хорошенький лобик прорезало стежком.
– Вот что значит – выключать телефон, когда ты с ним. Уж, наверное, она пыталась до тебя дозвониться.
– Прости, не понимаю, о чем…
– Китси, я вас видел.
– Ой, ну ладно тебе, – заморгав, ответила она после крохотной паузы. – Ты что, серьезно? Ты же не про Тома, правда? Слушай, Тео, – заговорила она, когда воцарилась мертвенная тишина, – Том – мой старый друг, еще с самого детства, мы с ним очень близки…
– Да, это я уже понял.
– …и Эм с ним дружит, и, и, то есть, – она яростно хлопала ресницами, с видом оскорбленной добродетели, – я понимаю, как это могло выглядеть со стороны, я знаю, что ты не любишь Тома и у тебя на то есть веские причины. Я знаю про эти ваши дела после смерти твоей матери, да, он очень плохо тогда себя повел, но он был еще ребенок, он очень переживает из-за того, как тогда себя вел…
– Переживает?
– …но вчера он получил плохие известия, – торопливо продолжила она, будто актриса, которую прервали посреди монолога, – у него кое-что плохое случилось…
– Вы с ним обо мне говорите? Меня с ним вдвоем, значит, обсуждаете и жалеете?
– …и Том, он заскочил повидаться с нами, со мной и с Эм, с нами обеими, ни с того ни с сего, мы как раз в кино собирались, поэтому-то мы остались и не пошли со всеми остальными, спроси Эм, если мне не веришь, ему больше некуда было пойти, он был здорово расстроен, личные проблемы, ему просто надо было с кем-то поговорить, и что нам было…
– Ну не думаешь же ты, что я в это поверю?
– Слушай, не знаю, что там тебе наговорила Эм…
– Скажи-ка. Кейблова мамаша не продала еще тот дом в Ист-Хэмптонс? Помню, как она вечно подбрасывала его в загородный спортклуб, он там часами торчал после того, как она уволила няньку, или, точнее, после того, как нянька сама от них ушла. Кружок тенниса, кружок гольфа. Наверное, неплохой из него гольфист получился, а?
– Да, – холодно ответила она, – да, он хорошо играет.
– Я мог бы сейчас сказать что-то очень дешевое, но не стану.
– Тео, давай не будем.
– Можно, я поделюсь с тобой своей теорией? Не возражаешь? В деталях ошибусь, наверное, но суть я уж точно ухватил. Я вообще-то знал, что вы с Томом встречаетесь, Платт мне сам так и сказал, когда мы с ним тогда столкнулись на улице, и он от этого был далеко не в восторге. И да, – перебил я ее, тон у меня был под стать ощущениям – тяжелый, безжизненный. – Ладно. Можешь не оправдываться. Кейбл всегда нравился девчонкам. Забавный парень, когда захочет – просто душа компании. Ну и пусть, что он чеки подделывает или ворует по загородным клубам, или что там еще про него говорят…
– …Это неправда! Ложь! Он никогда ничего не крал…
– …и мамочке с папочкой Том никогда особо не нравился, а может, даже совсем не нравился, но тут еще папочка с Энди умерли, как тут продолжишь эти отношения, в открытую – нельзя точно. Мамочка очень расстроится. И, как заметил Платт, много раз…
– Мы больше с ним видеться не будем.
– Признаешь, значит?
– Я думала, пока мы не поженились, это особого значения не имеет.
– Это еще почему?
Она откинула челку с глаз, промолчала.
– Думала, значения не имеет? Почему? Думала, я не узнаю?
Она сердито глянула на меня.
– Ты просто бесчувственный сухарь, вот что.
– Я? – Я отвернулся, расхохотался. – Это я-то бесчувственный?
– Ой, ну, конечно. “Пострадавшая сторона”. С “высокими моральными принципами”.
– Уж повыше, чем у некоторых.
– Ты этим всем прямо упиваешься, верно?
– Уж поверь мне – нет.
– Нет? А по ухмылочке и не скажешь.
– Ну а что мне было делать? Промолчать?
– Я сказала, что мы с ним больше не увидимся. Вообще-то я это ему уже давно сказала.
– А он настойчивый. Он тебя любит. И слышать не хочет об отказе.
К моему изумлению, она покраснела.
– Да.