— Что изволите праздновать?
— Распад Антанты, — коротко сказал бритый. — После русской революции союзники не устоят и дня.
Они сидели в небольшой пивнушке «Воскресная утеха». Ленин пил светлое пиво, а сосед — темное, но закусывали оба прославленной местной рулькой.
— Почему вы думаете? — обиженно спросил Ленин. — После революции Россия может утроить свои силы... Знаете, почему там плохо воевали? Вы уж мне поверьте, я русский революционер и очень хорошо все про это понимаю.
Визави глянул на него с острым любопытством.
— Революционер? Вы здесь в эмиграции?
— Ну а то. У нас вся жизнь так, вдали от Родины. Влачил, так сказать, жалкое существование, а душа вся там, изболелась за родные осины.
— Я тоже очень скучаю по Родине, — с достоинством признался немец.
— Тоже в эмиграции тут? — посочувствовал Ленин.
— Нет, — оскорбился офицер. — Я здесь занимаюсь закупками продовольствия. Немецкий офицер не эмигрирует, nein! Немецкий офицер может покончить с собой, если его не устраивает приказ... или если он больше не нужен своему командованию... Но в Германии революция невозможна, нет. Только в русском свинарнике. Полагаю, если вы революционер, то и сами должны понимать, какой это свинарник.
— Это положим! — запальчиво возразил Ленин. Пиво действовало на него стремительно. — Революция везде может быть, и это вы не зарекайтесь. Это мы еще очень-очень будем посмотреть, варум нихт? Я революционер, конечно, но я патриот. Да! Когда мы придем к власти, Германия будет драпать из России так, что никакой Антанты не понадобится!
Германский штабист усмехнулся снисходительней прежнего. Ему стало стыдно спорить с недочеловеком.
— За кружкой пива все русские очень храбрые, — вежливо сказал он.
— Вы не верите в русскую храбрость?! — возмутился Ленин. — Да русские, если хотите знать, потому только и воевали так... посредственно, что солдата не уважают, что офицерство, наученное на ваших же германских приемчиках, не умеет командовать, а знает одну муштру! Русский солдат, когда над ним нет начальства, способен на чудеса!
— То-то ваши чудо-храбрецы уже побежали со всех фронтов, — усмехнулся немец.
— А ваши не побежали? У вас, наоборот, все рвутся в окопы? Когда мы придем к власти, мы будем до победного конца... до победного!
— Извините мое замечание, — сказал немец, наклоняясь к Ленину и обдавая его запахом рульки. — Мы в Швейцарии, это нейтральная страна, и я не хотел бы играть на межнациональных разногласиях и тем более обижать революционера. Но я не всегда занимался продовольствием, я бывал и на фронтах... и позвольте честно вам сказать, что бездарнее русского солдата и офицера я не видывал еще никого.
Он откинулся на стуле и расхохотался. Ленин ненавидел этого человека.
— Стало быть, вы считаете русских недоумками?
— Я вообще считаю русских неполноценной нацией, — почти ласково сказал мерзавец-штабист. — Русские не имеют принципов. Русские не знали института рыцарства. Русские мужчины и русские женщины почти ничем не отличаются друг от друга. Русская армия — пфуй, нуль. Я горячо сочувствую русским революционерам: у них получится разрушение России, и это дело прекрасное, давно назревшее. Но выстроить на этом месте что-то новое они не смогут, нихтц! Русская революция завершит то, что начали наши доблестные солдаты.
— Вы говорите, — спокойно спросил Ленин, — что русские бездарны как нация?
— Я именно это и говорю, — радостно подтвердил немец.
— Не угодно ли вам попробовать одну русскую национальную забаву? — осторожно начал Ленин. — У нас в это умеют играть даже дети. Посмотрим, что нам сейчас покажет офицер германского генштаба, лучшего из генштабов! Видите вы эти три наперстка?
— Вижу, — признался немец. — И что?
— Шарик видите?
— Конечно. У меня хорошее зрение.
— Раз хорошее, сумеете угадать, под каким наперстком я спрячу шарик?
— Что тут угадывать, — пожал плечами немец.
— Ничего, конечно, ничего... сущий пустяк... Ну-с, кручу-верчу, обмануть хочу... — Руки Ленина замелькали с необыкновенной скоростью. — Где шарик?
— Вот, — немецкий толстый палец уверенно ткнул в центральный наперсток.
— Посмотрим, посмотрим... Ах ты, какая досада! Ошибся сверхчеловек, а? Повторить не желаете?
— Желаю, — засопел немец.
— Только уж за деньги. Извините, но мы, русские, без денег не играем.
— Мы, немцы, тоже не играем без денег, — обиделся штабист.
— Так уговор: если не отгадаете — десять марок. Идет?
— Идет. — Немец впился глазами в короткопалые, пухлые ленинские ручки.
— Кручу-верчу, обмануть хочу... Ну, где?
— Что это вы там шепчете? — подозрительно нахмурился немец.
— Русское заклинание. Внимания не обращайте, ваши успехи не от заклинания зависят. Где шарик?
— Вот, — твердо сказал офицер. Как все офицеры, в особенности штабные, он был человек упрямый и последовательный.
— Вот и нет. Десять марок позвольте. Еще не угодно ли?
Штабисту жаль было десяти марок. Рулька стоила двадцать.
— Угодно, — брякнул он.
— Ну, будет, — сказал Ленин через час, отдуваясь и вытирая пот со лба. — Поняли ли вы, герр Штромель, что русские народные забавы не так просты, как кажется немецкому офицерству?
— Нет, еще, — пыхтел немец. — Я разгадаю, я должен... Вы врете, что это умеют мальчишки. Вы фокусник!
— Я же вам и с засученными рукавами показывал! — возмутился Ленин. — Какой фокусник так может? Это просто вы не наблюдательны, потому что самонадеянны.
— Вы не можете так уйти! — крикнул Штромель. — Я требую еще!
— Последний раз, — сказал Ленин. — Вы и так мне передали почти тысячу марок, это по военному времени немалые средства.
— Я свободно располагаю средствами, герр Ленин! — возмутился Штромель (в процессе игры они друг другу представились, и Штромель даже поинтересовался у Ленина, не еврей ли он, — на что Ленин ответил, что нет, а если бы и был евреем, то считал бы это за честь; Штромель криво усмехнулся и сказал, что честь сомнительная и даже русским быть лучше).
— Я готов сейчас сыграть на всю эту сумму!
— Готовы? — спросил Ленин, лукаво блеснув карими глазками. — Смотрите, герр Штромель, у нас, русских, слов назад не берут и долги платят вовремя!
— Вы на что намекаете?! — взревел штабист.
— Ни на что, — мягко сказал Ленин, — я просто имею честь вам объяснить правила игры!
— На все! — заорал Штромель. Ручки Ленина стремительно заметались по столу.