— Зачем это, Феликс Эдмундович? — подозрительно спросил Ленин. С одной стороны, он был бы счастлив избавиться от Железного Феликса, но с другой — выпускать его из поля зрения было опасно. «Уж не знаю зачем — но он определенно хочет удрать от меня, сволочь... Ну нет, не дождешься!»
— Там много контрреволюционных элементов, — ответил Дзержинский.
— С каких это пор вас интересуют контрреволюционные элементы? — усмехнулся Ленин. — Уж мы-то с вами знаем, чем на самом деле занимается ваша контора.
— Да, конечно, — кивнул Дзержинский. Вообще-то он (как и Ленин, кстати сказать) порою стал забывать о том, что вся так называемая революция и вся так называемая советская власть существуют исключительно для прикрытия поисков волшебного кольца: государственная машина потихоньку пережевывала их обоих, и они уже не всегда различали сами, где реальность, а где спектакль, в котором они играют свои роли. — Но ежели контрреволюционные элементы нас свергнут — у нас не будет денег, необходимых для розысков кольца. А то и вовсе на каторге окажемся. Вы этого хотите?
При слове «каторга» Ленин поежился. Он этого совсем не хотел. Но он уже придумал, как обвести Железного вокруг пальца.
— Дорогой друг, — сказал он, — Советское правительство не может бросить вас одного там, где много контрреволюционных элементов. Они могут вас обидеть. Мы все поедем в Москву вместе с вами. Там и будет столица. — Он вздохнул: любил Петербург, а Москву терпеть не мог. «Но ведь это все временно, понарошку...»
— Да зачем же вам утруждаться? Я и один справлюсь.
— Нет-нет, Эдмундович, дорогой...
И Советское правительство начало паковать чемоданы, готовясь к переезду в другую столицу. Дзержинский, впрочем, быстро смирился с этим. Он-то, напротив, ненавидел Петербург — столицу Романовых. При Рюриковичах никакого Петербурга и в помине не было.
Да и все советские руководители были довольны, потому что в Москве было получше со снабжением. (Им не приходило в голову, что в Москве было лучше со снабжением потому, что их там не было.) Недоволен был один Зиновьев; он был в отчаянии, ломал руки и умолял не бросать его одного. Но постепенно и он успокоился, подумав, что теперь сможет завести в Петрограде любые порядки, какие ему вздумается, и если утирал слезы, прощаясь на вокзале с отъезжающими товарищами, то не от чистого сердца, а просто для приличия.
За несколько дней до переезда Дзержинский наконец решился осуществить одно мероприятие, с которым по самому ему неясным причинам тянул достаточно долго. Речь шла о великом князе Михаиле, так подло обманувшем его доверие. И вообще с Романовыми нужно было что-то делать. Но он не хотел торопиться...
— Надо бы, Ильич, ваших родственничков в какое-нибудь более безопасное место перевезти.
— Я тоже об этом все время думаю, — сказал Ленин. — Пожалуй, в Европе им было бы неплохо... Или в Австралии... — И он поглядел на Железного Феликса почти просительно.
Романовы были в его сердце страшной занозой. Он так и не видался с ними — не мог найти в себе сил, и как-то это выглядело бы неприлично... Нет, ежели б они сидели под арестом где-нибудь поблизости — тогда, конечно... Но Керенский еще в августе услал их в Тобольск. А Тобольск так далеко! И, по имевшейся информации, жилось им в этом Тобольске не так уже скверно. Ах, разумеется, все это были отговорки! Можно было уж как-нибудь выкроить время съездить в Тобольск. Но он не представлял себе, о чем и как с ними говорить. Ведь матушка Марья Федоровна — единственный человек, который понял и признал бы его, — жила за границей. А Николай, пожалуй, только разозлился бы и стал требовать, чтобы сводный брат вернул ему трон. А как можно вернуть трон человеку, который устроил Ходынку и сделал все, чтобы развалить вверенную ему страну? Паршивый человек был Николай, и царь он был прескверный. А уж сумасшедшая жена его! Нет, решительно Владимиру Ильичу не хотелось с ними знакомиться. «Вот только Алешка... Ну, потом как-нибудь».
Михаил был, по слухам, симпатичным человеком и жил близко, в Гатчине, но на него Владимир Ильич был зол за его дурацкий, несвоевременный отказ от короны. «И что, что сказать ему при встрече? Что я езжу на его автомашине и мой шофер Гиль о ней безупречно заботится? Нет, надо отложить знакомство с родней до тех пор, пока не будет найдено кольцо и в России начнется наконец нормальная жизнь. А что нужно перевезти их всех в более безопасное место — это правильно. Хотя с какой стати Дзержинский вдруг озаботился их безопасностью? Ведь он их терпеть не может».
— Вы не беспокойтесь, Эдмундович, — сказал он. — Я поручу это Свердлову. — Свердлов был хороший, исполнительный служака, он почитай что один тянул на себе всю повседневную работу по управлению государством, и Ленин просто не представлял, что бы делал без него.
И, выпроводив Дзержинского под тем предлогом, что ему нужно укладывать чемоданы, он сел писать записку Свердлову. «Уважаемый Яков Михайлович! Пожалуйста, перевезите Романовых в какое-нибудь тихое, безопасное место. Например, в Е...» Он собирался написать «в Европу», но тут в кабинет к нему ворвался старый приятель Кржижановский с новыми увлекательными планами электрификации и с порога начал взахлеб тараторить; проект его был так интересен, что Ленин позабыл докончить записку и запечатал и отослал ее в таком виде, как она была.
Получив записку, Свердлов крепко задумался. Ему не хотелось беспокоить Ленина по пустякам и спрашивать, что тот имел в виду. Он вышел из своего кабинета, чтобы покурить и подумать над этой загадочной запискою, и наткнулся на Дзержинского, случайно (так думал Свердлов) проходившего мимо. На самом же деле Феликс Эдмундович нарочно слонялся возле кабинета Свердлова, изнывая от желания узнать, что Ленин написал тому относительно своих родственничков.
— Вы чем-то озабочены, Яков Михайлович? — спросил он, услужливо поднося Свердлову зажженную спичку.
— Благодарю... Да вот, понимаете, Владимир Ильич прислал мне такое странное распоряжение... — И доверчивый Свердлов протянул Дзержинскому записку.
— А! — радостно сказал Дзержинский, пробежав ее глазами. («Право же, мне несказанно везет, — подумал он, — судьба, как всегда, на моей стороне».) — Я уверен, он хотел написать «Екатеринбург». Но к нему ворвался Кржижановский, и он отвлекся. Вы уж его не тревожьте. Он очень занят этой своей электрификацией.
— Екатеринбург? Вы так думаете?
— Да, он при мне говорил неоднократно, что Урал — самое подходящее для них место. Там красивейшая природа и умеренный климат. Кстати, и Михаила Романова надо бы отправить на Урал, поближе к брату, чтоб они могли навещать друг друга. Например, в Пермь.
— Спасибо за совет, — обрадовался Свердлов. — Я так и сделаю.
Когда Ленин узнал, куда Свердлов отправил его родственников, он сперва разозлился ужасно и едва не прогнал Свердлова с должности председателя ВЦИК. Но потом подумал, что в этом была и его вина. Надо было докончить записку и вообще быть внимательнее в государственных делах. В конце концов, пусть Романовы покамест поживут на Урале, а потом... И он опять закрутился в вихре предотъездных дел.