Поэтому он продолжал. Его очаровало исступление Алистера Кроули, его книги и преданность мистическому. Он изучал труды доктора Роберта Вудмана, члена и основателя Ордена Золотой Зари [16] , Бланс Бартон, жрицы сатанинской церкви, мадам Блаватской, известного мистика, которая, если верить ей, разговаривала с мертвыми.

Но, несмотря на все это, Филипп оставался преданным вере и церкви, потому что она стала его домом, семьей, воздухом, которым он наполнял легкие. Исследования не подрывали веру — напротив, укрепляли ее. Потому что если существовали зло, тьма и дьявол, то спасителем, безусловно, был Бог.

В отличие от остальной братии Веню знал, что такое зло, не понаслышке. Он видел его в собственном сердце… и слышал сводившие с ума голоса. И, видя в себе идеальный пример, верил, что зло может быть побеждено, а тьма — заменена светом. Голоса можно заглушить, безумие — изгнать. Но зло оставалось равной противоборствующей силой, создававшей равновесие; силой, о которой никогда нельзя забывать.

Лучи утреннего солнца начинали пробиваться через витражные окна часовни; темно-красные и фиолетовые тона расцвечивали мраморный алтарь, перед которым в безмолвной молитве склонился Веню, благодаря Бога за свою жизнь, за свое спасение.

Эта была его последняя молитва Господу.

Сзади подошел отец Освин. Он остановился и стал ждать, когда Веню повернется к нему.

— Отец, — сказал Освин, избегая встречаться с ним взглядом. — Нам нужно поговорить.

Веню последовал за ним через церковь в дом, в большой устрашающий зал, где пахло ладаном и кожей. За столом сидели шесть священников. По противоположным концам стола стояли два пустых стула, которые и заняли Веню и Освин. Ни один из шести не пожелал встретиться с Филиппом взглядом.

Освин, не сказав ни слова, принялся выкладывать на стол книги — по колдовству, оккультизму, поклонению дьяволу, друидизму.

— Смутьянство — вот то слово, которое приходит на ум, — начал Освин. — Вот сколько всего ты прячешь от нас, сколько прячется в твоем сердце.

Веню обвел взглядом священников — все они теперь смотрели на него — и остановился на Освине.

— Значит, вы рылись в моих вещах и осуждаете меня за то, что я читаю?

— Нас беспокоит то, что мы нашли в твоем сердце.

— Мы не можем закрывать глаза на зло, существующее в мире, — сказал Веню. — Зло невозможно победить молчанием. Сила в знании.

— Но мы не ищем силы. — Освин помолчал, на мгновение в зале воцарилась тишина. — И нас беспокоит, что ты занят этими поисками.

— Вы порицаете меня за чтение! — взорвался Веню. — Вы все сидите здесь и осуждаете меня за то, что я заглянул в суть вещей. А вы слепы к злу и тьме, существующим в мире.

— Мы не слепы, Филипп. — Освин достал папку и положил ее на стол. — Отец Нолан провел кое-какие расследования.

Веню бросил взгляд на папку — ее можно не открывать, он и без того знал, что в ней.

— Сказать, что результат этого расследования нас обеспокоил, — значит ничего не сказать.

— Полиция уже здесь, — пробормотал самый старый из священников, избегая встречаться взглядом с Веню.

— Ты хочешь, чтобы мы выслушали твое признание? — Голос Нолана дрожал от гнева.

Филипп повернулся к нему, не зная, то ли ему рассмеяться, то ли разозлиться.

— Ты должен знать, что нас к этому привели твои преступления и интересы, лежащие вне сферы церкви. Твои действия не оставили нам выбора. Ты не только должен быть лишен сана, но за твои деяния, за обман, который ты распространял, за зло, которое гнездится в твоем сердце и которое ты собирался распространять от имени церкви… ты будешь отлучен.

Слова Освина прозвучали как гром для души. Его вышвыривали из единственной семьи, которая у него была, из единственного места, которое он называл домом.

И в этот миг сердце Веню наполнилось черной злобой. Ярость заполнила душу. Он смотрел на священников ненавидящим взглядом. Если он не нужен церкви, если Господь поворачивается к нему спиной, что ж, он найдет другие места. Есть и альтернативы.

Полицейские молча вошли в комнату. Ни слова не было сказано — они встали по бокам от него и повели к двери. Веню обернулся и задержал взгляд на каждом из пожилых священников, запоминая их имена и лица. Он еще не знал, как, но собирался найти способ отомстить этим людям, которые погубили его жизнь.

Глава 8

Сент-Пьер оглядел громадную стену шириной в пятьдесят ярдов и высотой в тридцать футов. Непреодолимое и внушительное сооружение. У двадцатифутового арочного входа стояли два вооруженных охранника в военной форме.

— Ты шутишь, — сказал Майкл. — Это дворец Топкапы.

Райан улыбнулась обезоруживающей улыбкой.

— Вообще-то это музей. Султан много-много лет назад собрал вещички и убрался отсюда.

— Ты хочешь сказать, что твоя карта находится здесь?

— Давай посмотрим.

— Ты и в самом деле собираешься проделать все это?

КК подняла брови и направилась к громадному зеву входа. Майкл несколько мгновений смотрел на нее, а потом пошел следом.

— Сделай вид, что это игра.

— Ты сама понимаешь, что это никакая не игра.

— Может, поверишь мне на слово?

Майкла начал раздражать английский акцент девушки. Не то чтобы он ему не нравился — напротив, нравился, и даже очень. К тому же он смягчал резкость ее суждений.

— После тебя.

Султанские ворота дворца Топкапы представляли собой внушительное сооружение из гранита и резного мрамора. Внутренняя поверхность арки на двадцатифутовой высоте украшена изящными арабскими письменами, выполненными золотом и вензелями султанов Мехмеда II и Абдул-Азиза. Центральная арка вела в первый двор дворцового комплекса общей площадью 190 акров, окруженных зубчатой стеной протяженностью полторы мили. На стене, внутри которой на протяжении многих веков царил покой, располагались двадцать семь башен.

Топкапы-Сарай, что в переводе с турецкого означает «пушечные ворота», когда-то считался величайшим дворцом в мире, внутри его стен во времена Османской империи размещалось более четырех тысяч человек. С падением империи в 1921 году дворец декретом правительства преобразовали в музей, и к концу десятилетия он открыл свои двери миру.

По стратегическим причинам Топкапы построили на вершине холма, на стрелке полуострова, где на европейской стороне Стамбула встречаются воды Мраморного моря, Босфора и Золотого Рога. Дворец возведен на месте византийского акрополя и древнего монастыря по приказу султана Мехмеда Завоевателя в 1459 году. Со всех сторон света собрали самых искусных ремесленников, использовались редкие материалы, перед ценой не останавливались. Завершенный в 1465 году, Топкапы стал первым шагом Османской империи к возвращению прежнего величия Константинополя.