– Что-нибудь еще? – спросила женщина, всем своим видом давая понять, что просто жаждет очистить священный воздух своего заведения от вредоносного присутствия Полли.
Полли повернулась, чтобы уйти. Она не могла больше разговаривать с этой женщиной; она вообще на какое-то время потеряла дар речи. Ненормальность того, что с ней случилось, казалась ей непереносимой. Сперва возлюбленная – потом брошенная – теперь презираемая. Пережившая любовный экстаз, потом обезумевшая от боли, а теперь оцепеневшая, и все это в течение нескольких часов. Что же делать – Полли было всего семнадцать лет.
– Между прочим, он заплатил за ваш завтрак, – сказала женщина, обращаясь к спине Полли. – Если хотите, можете позавтракать, но яиц у меня больше не осталось, и вообще – поторопитесь, потому что мне уже пора накрывать ланч.
Никогда еще приглашение поесть не произносилось с меньшим энтузиазмом. Едва ли женщина говорила бы более доброжелательно, если бы вместо сосисок предлагала Полли кусок дерьма.
– Тем не менее мне надо было тогда позавтракать, – сказала Полли Джеку. – Потому что когда я вышла из отеля, то поняла, что даже не знаю, где нахожусь, и в кармане у меня оказалось всего семьдесят пять пенсов, и во рту не было ни крошки со вчерашнего дня. Целый день на попутках и автобусах я добиралась до лагеря, а когда наконец добралась, ужин уже закончился. Разумеется, это не имело никакого значения. Я вообще не могла тогда есть. Ты вывернул мне все кишки наизнанку.
Джек ничего не ответил. В его глазах слез, конечно, не было, потому что они вообще там никогда не появлялись. Полли даже сомневалась, знакома ли ему такая вещь, как слезы. Тем не менее где-то глубоко внутри своего существа он беззвучно рыдал. Вспоминать это несчастное утро ему всегда было трудно, а теперь, когда он увидел эту историю глазами Полли, то почувствовал, что с этими воспоминаниями у него возникнут еще большие трудности.
У него тот день был едва ли счастливее. К тому времени, когда Полли проснулась, он уже был далеко, направляясь на своем ТР-7 на побережье. Джек все спланировал заранее, до мелочей. Его имущество уже было собрано и погружено в машину. Он больше не собирался возвращаться в Гринхэм. На базе он договорился об отпуске, который начинался с этого утра, а когда отпуск закончится, он поедет в Висбаден, в Германию. Там он поступил в тот же самый полк, в котором служил до своего отъезда в Англию. В связи с тем, что на военной базе в Англии Джек прослужил уже три года, ему нетрудно было убедить начальство, что он заработал себе право вернуться к настоящей армейской службе.
– Я думал о том, чтобы оставить тебе немного денег, – тихо произнес Джек. – Знаешь, чтобы вернуться в лагерь и все такое. Но ведь ты была такой ярой феминисткой, я подумал…
– Что я буду выглядеть в некотором смысле шлюхой? – спросила Полли. – Да, не стоит теперь об этом беспокоиться. Все было улажено.
Комната погрузилась в тишину, и через минуту Полли снова принялась отводить душу.
– Разумеется, я позвонила на военную базу, – сказала она. – Я тебя не выдала, не беспокойся, тем более что они все равно бы не поверили сумасшедшей активистке из лагеря мира. Так что, видишь, я все еще заботилась о твоей безопасности. Я представилась шофером такси, которое ты заказал. Они ответили, чтобы я не беспокоилась по этому поводу, потому что ты уехал. Они сказали, что ты уехал из страны! Ты можешь себе представить, что я должна была чувствовать?
Конечно, он мог себе это представить, хотя он знал, что она ему никогда не поверит. Правда была в том, что он знал, что она чувствовала, потому что он чувствовал то же самое. Вечером того же дня он стоял, облокотившись на поручни большого транспортного парома, и смотрел, как Англия исчезает за горизонтом. Он ощущал себя более одиноким, чем когда-либо. Его совсем не утешала мысль о том, что он сам стал архитектором своего несчастья, или сознание того, что он по-другому поступить не мог.
– Ты уехал в тот же день! – Жгучая горечь в голосе Полли вырвала Джека из его тяжелых воспоминаний. – Ты покинул Англию в тот самый день, когда покинул и меня!
– Да, – ответил Джек. Он был озадачен, почему это так сильно ее задело.
– Потому что это означает, что ты заранее все подготовил! – объяснила ему Полли. – Что ты заранее знал, что уезжаешь! И когда в эту самую ночь ты занимался со мной любовью, ты прекрасно знал, что последует за этим. Твои мерзкие чемоданы уже наверняка были упакованы. Ты!
– Меня это тоже мучило.
– Очень хорошо. Жаль, что это тебя не прикончило.
Полли не поверила Джеку. Она не считала, что Джек может испытывать хотя бы близко те же чувства, что испытывала она. Иначе он никогда бы не сделал того, что он сделал. Она любила его так безоглядно! Доверяла ему так бесповоротно! А он оставил ее в полном одиночестве. Долгие недели после этого она буквально была больна. Ее мучили настоящие боли. А потом долгие месяцы она не могла нормально усваивать пищу, вообще едва могла есть. Она потеряла фунтов сорок веса, что становилось опасным для ее здоровья, так что ей приходилось время от времени обращаться к врачу. В семнадцать лет Полли открыла для себя, что от несчастной любви болит вовсе не сердце – болит все тело. Особенно кишки. Очевидно, именно там сосредоточены самые чувствительные узлы нервной системы человека.
– Ничего возвышенного в этом нет, – сказала Полли. – И ничего романтического. Ничего общего с красивыми валентинками. Не сердце – желудок, пронзенный стрелой.
Джек снова хотел сказать, что очень сожалеет, но передумал.
– Ты долго еще там оставалась? – вместо этого спросил он. – После?
– Я оставалась там до тех пор, пока ваши люди не вывезли оттуда все ракеты; фактически три года. С небольшим интервалом на забастовки шахтеров.
Джек был потрясен.
– Три года? В лагере? В этом сортире? Ты провела три года, распевая песни через забор? Ты оставалась там, пока тебе не исполнилось двадцать лет? А я-то думал, что ты уехала к осени… Ты же сама говорила. А как насчет… как вы это называете? Как насчет твоего аттестата?
– Я его не получила, по крайней мере тогда. И так и не пошла в университет.
Джек недоверчиво присвистнул. Он едва способен был в это поверить. На его взгляд, Полли зря потеряла три лучших года своей жизни.
Полли понимала, о чем он думает.
– Я ждала тебя, Джек! Я тебя любила!
– Три года! Это не любовь, это психоз. Самая настоящая болезнь.
Он прав, это была болезнь.
– Мне казалось тысячу раз, что вот-вот я увижу тебя. Меня мучило такое отчаянное желание. Я оставалась там, выкрикивала через забор всякие оскорбления этим вашим людям и все время надеялась, что среди военных в один прекрасный день появишься ты, и я скажу тебе, как я тебя люблю!
– Господи, Полли, но ведь не три же года нужны для того, чтобы перебороть свое отчаяние!