– Надо полагать, тебе просто не повезло, – сказал Джек и снова заключил ее в объятия.
В первую секунду Полли подумала о том, чтобы оказать сопротивление. Она хотела объявить Джеку, что она не кран, который можно включать и выключать по своему усмотрению, что она не общается с вооруженными мужчинами. Но их объятие между тем не прерывалось. Их губы снова встретились в долгом поцелуе, еще более страстном, чем первый, случившийся за минуту или две до того. И снова Джек чувствовал рядом с собой тело Полли, ее руки, которые опустились на его ремень. Наконец-то он снова увидит ее обнаженной. Он чуть-чуть отстранился – только для того, чтобы позволить ей расстегнуть свой ремень, чтобы самому расстегнуть пуговицы на ее ночной сорочке. Какими бы ни были его первоначальные планы, он должен снова увидеть ее обнаженной. Он просто умрет, если этого не сделает. Он знал, что поступает неправильно. Он дал себе обещание, что ни в коем случае этого не случится. Но теперь ему уже было все равно. Если бы сейчас пришлось от нее отказаться, он бы просто сошел с ума. Он любил ее, он страстно желал ее. Ничего не изменилось в его жизни.
Вот его руки добрались до средней пуговицы ее сорочки, глазами он приготовился насладиться тем, что находилось под тканью. Его лицо, обычно такое мужественное и серьезное, вдруг стало совсем мальчишеским, жаждущим и испуганным. Полли тоже едва сдерживалась. Она расстегнула его куртку и взялась за ремень брюк. Она больше не хотела ничего слышать о том, что привело его к ней. Она была счастлива отбросить прошлое и забыть про будущее. Вся ее жизнь сконцентрировалась в одном настоящем мгновении. Пальцы Джека касались ее кожи, когда он расстегивал ее сорочку. Он чувствовал, как под его прикосновениями она начинает легко вздрагивать. Его тоже пробирала дрожь, но вряд ли ее можно было назвать легкой. Пальцы Полли взялись за молнию на его брюках. Ему показалось, что он сейчас взорвется. Он медленно двигался от пуговицы к пуговице, все больше освобождая ее тело от сорочки. Ее груди были нежными и упругими, кожа гладкой и шелковой. Ему казалось, что теперь он уже больше не сможет от нее уйти никогда.
– Ты уже избавилась от кольца в соске? – прошептал он.
– Да, потому что теперь их носят все кому не лень.
Полли тоже крепко ухватилась за Джека. Рукой она влезла в его брюки и сквозь трусы почувствовала могучую эрекцию. Джек уже расстегнул последнюю пуговицу на ее сорочке, его руки уже скользнули вниз по эластичным трусикам… Еще мгновение – и все свершилось бы в установленном порядке.
И тут в квартире Полли зазвонил телефон.
Некоторое время Питер оставался стоять на коленях в грязи, воображая, что тем самым он очищается от скверны и совершает жертвоприношение ночным водам. Вода всегда имела сильное влияние на духовную сторону мужского ума, и Питера нельзя было назвать исключением из общего правила, даже несмотря на то, что его дух был извращен, а ум болен. Дождь, капающий ему на лицо, и струи воды, омывающие его колени, казалось, вливали в него новое мужество, облагораживали решения, укрепляли силу воли. В своих смутных фантазиях он казался себе заново рожденным и погруженным в крестильную купель, святым орудием судьбы и мучеником одновременно. Он раскинул руки, наподобие Иисуса Христа. Как Христос, он тоже был изгоем, одиноким человеком. Как Христу, ему тоже была известна великая любовь.
Но его великая любовь была предана и поругана.
Питер пришел к выводу, что должен совершить убийство. Оставалось только решить, кого именно ему следует убить. Может быть, американца? А может быть, Полли? Скорей всего, ему следует убить их обоих, а затем и себя. Да, но если он убьет себя, что будет потом с его матушкой? Питер решил, что, возможно, придется убить также и матушку.
Он поднялся, промокший до костей, но умиротворенный и счастливый. В его жизни появилась цель. Наконец-то он увидел смысл своей пустой и тоскливой жизни.
Порывшись в кармане, он нашел там монетку и направился к телефону-автомату.
Полли и Джек отскочили друг от друга. Телефонный звонок подействовал на них как шок, застал их полностью врасплох. Они были совершенно поглощены раздеванием друг друга.
– Кто это, черт возьми? – спросил Джек, придерживая рукой штаны, чтобы они не упали.
– Откуда я могу знать? Я не ясновидящая, – ответила Полли, запахивая свою сорочку. Но она знала.
– Сейчас около четырех утра, Полли. Кто может звонить в такой час?
Такое впечатление, что Джек был даже больше встревожен, чем она.
– Ты еще спрашиваешь! А ты сам?
После шестого сигнала автоответчик щелкнул и выдал голосом Полли столь знакомое ей сообщение. Разумеется, Полли знала, что за ним последует. Это будет Клоп. Он находился где-то поблизости и хотел нанести удар. Ее захлестнула волна отчаяния, такая сильная и страшная, что коленки ее дрогнули и она едва не упала на пол. Неужели ей никогда не будет покоя от этого человека? От этой твари? Неужели он собирается и дальше поганить каждый счастливый миг ее жизни?
– Ты грязная шлюха, – сказала в это время машина. – Этот грязный янки все еще у тебя? И его член в тебе? Да, наверняка в тебе. Я это знаю.
Наступила пауза. Линия щелкнула. Полли и Джек молчали. Джек был слишком удивлен, Полли – слишком расстроена. Затем исполненный ненависти голос Питера зазвучал снова:
– У него СПИД, ты же знаешь. Да, он болен. Все американцы больны, и ты тоже получишь от него СПИД. Или передашь ему свой. Ты все равно его заслужила, особенно сейчас, когда вы вместе сейчас потеете и хрюкаете, как грязные свиньи в свинарнике…
Полли больше не могла себя сдерживать; все это казалось уже чрезмерным. Она начала рыдать. Жуткие, безутешные рыдания со всхлипываниями сотрясли все ее тело, исходя как будто из самых недр ее желудка. Почему именно она? Почему именно сейчас? Почему она подцепила этого мерзкого Клопа? Может быть, она проклята? Все еще продолжая рыдать, она подошла к кровати и села на нее, закрыв лицо ладонями. Все возвышенное настроение этой ночи улетучилось в один миг. Ради одного счастливого мгновения она забыла все на свете, всю свою прошлую и нынешнюю боль, но это мгновение оказалось иллюзией. Теперь ей это уже совершенно понятно. Она не предназначена для счастья. Даже если сегодня ночью ей удастся переспать с Джеком, все равно утром он уедет, и она снова останется одна. Одна, если, конечно, не считать Клопа, который изгадил ее жизнь и от которого не было лекарства.
Джек мог только наблюдать, его сердце сжималось от сострадания. Было невыносимо смотреть на нее. Она казалась такой беспомощной. Ее тело сотрясалось от рыданий. Ее грудь, все еще полуобнаженная, конвульсивно вздрагивала под сорочкой.
– Что он теперь с тобой делает, мразь? – Голос Питера снова наполнил комнату. – Он еще не ушел? Он все еще не вытащил из тебя свой член? Может быть, он тебя бьет? Ты же это любишь, разве нет, Полли? Это придает твоей жизни остроту…