На кухонном столе, на куче писем, лежала, лишенная черт, черная маска из папье-маше. Соня подняла ее, и на пол из кучи соскользнул толстый конверт. Подняв его, Соня заметила, что он адресован Соне Блу. Это ее заинтересовало.
В конверте были вырезки из газет Нью-Йорка и Триборо. Самой старой было полгода, последней – недели две. Почти все это были краткие сообщения о гибели неизвестных проституток, и ни одна колонка не была длиннее дюйма. Разложив вырезки на столе, Соня немедленно обнаружила, что в них общего. «Убитая была одета в черную кожаную куртку и темные зеркальные очки».
Соня заглянула в конверт – нет ли там письма. Нет. Штемпель сообщил, что конверт послан из Нью-Йорка, из Куперовского почтового отделения. Вест-Виллидж. Включилась передача, завертелись колеса в голове.
Пусть Лит и Палмер ушли из ее жизни.
Но остался Морган.
Лондон, Англия
Мэвис Бэннистер была уборщицей. Ну, в наши дни для этой должности тоже придумано название – «технический работник». Вроде как женский сортир называют «комната отдыха для дам». А в сущности, работа Мэвис состояла в отскребании сортиров в здании «Фаркер и сыновья» – одного из самых престижных универмагов Лондона. Фирма начинала с обслуживания богатой публики больше ста лет назад. Среди клиентов числились рок-музыканты и кинозвезды, не говоря уже о биржевиках и членах парламента. Но если бы кто-то поинтересовался мнением Мэвис, она бы сообщила, что богатые и знаменитые ведут себя в уборных в точности как hoi polloi [1] . Вас бы удивило, сколько из них не считают нужным спускать воду.
Но все-таки мыть сортиры для суперпривилегированного народа – в этом есть свои определенные выгоды. Как в тот раз, когда Мэвис нашла пару перчаток с норковой подкладкой рядом с умывальником. Или почти двадцать квидов на полу рядом со вторым унитазом – явно выпали из книжки у какого-то богатого придурка. Почти все они были так хорошо упакованы, что даже не замечали пропажу – а если замечали, то думали, что выронили где-нибудь в такси и уж никак не в общественном туалете.
В этот день Мэвис ни о чем особенно не думала, а только о том, не разогреть ли себе банку тушенки или, может, выбежать чего-нибудь пожрать. Дело было к концу рабочего дня, и Мэвис уже четвертый раз, как полагалось, мыла «комнату отдыха для дам». Магазин «Фаркер и сыновья» гордился тем, какие у них чистые «комнаты отдыха».
Сначала она подумала, что ей послышалось. Вроде детского плача, только глухо. Точно, ребенок плачет-заливается на полу. И тут Мэвис поняла, что звук идет из мусорной корзины рядом с умывальниками.
Она откинула крышку и заглянула в цилиндр. Среди смятой туалетной бумаги и выброшенных тампонов лежал новорожденный младенец, завернутый в газету, как порция рыбы с картошкой. Ребенок перестал плакать, посмотрел на Мэвис глазами цвета бархатцев и улыбнулся.
– Боже ты мой! – ахнула Мэвис. – Бедняжка ты моя!
Отставив ведро и швабру, она сняла крышку бака и вытащила дитя. Позади раздались шаги, и вошла жена министра внутренних дел.
– Быстро приведите администратора! – рявкнула Мэвис.
Жена министра внутренних дел сначала удивилась, потом возмутилась.
– Простите, что вы сказали? – начала она, надуваясь.
– Я сказала – идите и приведите дежурного администратора! Какая-то сука оставила ребенка в мусорном баке!
Жена министра внутренних дел заморгала, потом побледнела.
– О! О, Боже мой! Да, конечно. Сейчас я его найду.
Мэвис про себя чуть засмеялась, наслаждаясь переменой ролей, потом посмотрела на ребенка, которого держала на руках. Давно уже не приходилось ей брать на руки такого маленького. У младенца были темные волосы, еще влажные от родовых жидкостей, а на коже – мазки липкой крови. Это был мальчик, с виду здоровый, хотя пуповину вроде бы не отрезали, а отгрызли. Кто бы ни была мать ребенка, но родила она его в кабинке. Мэвис открыла каждую дверь, ища кровь и послед. К ее удивлению, унитазы и полы были без пятнышка. Но так не может быть...
Администратор, пожилой мужчина с аккуратно подстриженными седеющими усами, вошел в дамскую комнату и вызверился на Мэвис, дергая усами.
– Что там за чушь насчет оставленного ребенка? Вы с ума сошли? Вы накричали на жену министра внутренних дел!
Мэвис подняла ребенка, все еще завернутого в ту же газету.
– Вы это называете чушью, сэр?
У администратора глаза полезли на лоб:
– Боже ты мой!
– В последние десять или пятнадцать минут вы здесь не видели беременную женщину? Этому бедняжке не больше пяти минут от роду!
Администратор был неподдельно озадачен.
– Не понимаю! С самого полудня в магазине не было женщины в таком состоянии! Могу присягнуть! Я бы наверняка заметил...
– Так откуда же взялся этот постреленок? – вздохнула Мэвис, проводя огрубевшей рукой по щечке ребенка. – Его мамуля должна была быть в магазине – не феи же его подбросили. Жалко, что он нам не может рассказать, откуда он.
Безымянный сын Вильяма Палмера зевнул, замахал пухлыми кулачками и зачмокал беззубыми деснами, интересуясь все это время, когда же ему дадут наконец поесть.
* * *
Провинция Хэйлунцзян, Китайская Народная Республика
Сумасшедшего звали Сун Ван Зуокай, и последние тридцать три из своих семидесяти семи лет он провел взаперти в закрытом приюте для умалишенных, в морозных краях провинции Хэйлунцзян. В Народной Республике таких заведений много – там содержатся склонные к «преступному безумию, направленному против государства» и признанные неподдающимися перевоспитанию. Этот приют отличался от других тем, что Сун Ван Зуокай был в нем единственным заключенным.
Никто из шести человек персонала, назначенного присматривать за стариком, не мог понять, что в нем такого важного – или опасного, что его нужно держать в одиночном заключении и на самых сильных психотропных средствах.
Тощий как мумия, с руками и ногами, высохшими в палки от десятилетий в смирительной рубашке и оковах, с длинной бородой и усами цвета свежего снега, с острым взглядом который, казалось, пронизывал и пространство и время, Сун Ван Зуокай был больше похож на сумасшедшего чародея из Пекинской оперы, чем на пациента со старческим слабоумием. И это было, в общем, правдой. Хотя никто, кроме избранных на самом верху Партии, об этом не знал, Сун Ван Зуокай когда-то был мистическим советником самого Председателя Мао.
Он родился в 1917 году в провинции Чжэнцзян, в местах, известных красотой природы. Отец его был человек богатый, наследник обширной чайной плантации и концерна по выведению шелковичных червей – почтенные предприятия с трехсотлетней историей. Но мать его была еще более благородного происхождения. Ее родители были потомками многих поколений чародеев, служивших советниками императоров со дней династии Цинь. Когда Ван Зуокаю исполнилось пять лет, у него проявился талант оракула. К тому времени пришли японцы, и положение семьи резко ухудшилось. Родители надеялись, что Ван войдет в свиту генерала Чан Кайши, но второе зрение предупредило юного Вана, что будущее за Мао Цзэдуном, и потому он в возрасте восемнадцати лет вступил в КПК и оказался в Большом Походе.