— Охотно. Куинн Рукер дал признательные показания. Сказал, что убил судью Фосетта, потому что тот, приняв взятку, не выполнил свои обязательства; дескать, он — банда — заплатил Фосетту пятьсот тысяч наличными за признание обоснованности ходатайства об отмене результатов обыска грузовика, набитого кокаином.
Уэстлейк внимательно смотрел на Джимми Ли, но глаза адвоката ничего не выдавали. Пожав плечами, тот сказал:
— И что?
— Вам было известно о взятке?
— Знать об этом было бы преступлением, не так ли? Думаете, я такой дурак, что сознаюсь в преступлении? Обижаете!
— Не обижайтесь, мистер Арнольд. Я вас ни в чем не обвиняю.
— Куинн Рукер намекает, что я способствовал взятке?
— Он не говорит об этом ничего определенного, просто что посредником выступил адвокат.
— Уверен, эта банда могла обратиться к множеству разных адвокатов.
— Совершенно верно. Вы удивились, когда судья Фосетт отклонил ходатайство?
Джимми Ли улыбнулся и закатил глаза.
— Я давно ничему не удивляюсь. Если вы верите в Конституцию, значит, обыск был незаконным и улики, сто пятьдесят килограммов чистого кокаина, следовало признать мелочью. Но для этого нужен твердый характер, а кто же его теперь проявит, особенно в крупных делах, связанных с наркотиками? Мало кто из судей, хоть штатских, хоть федеральных, обнулит такие замечательные улики, не важно, каким способом их добыли копы. Нет, я не удивился.
— Вы долго адвокатствовали в разбирательствах судьи Фосетта?
— Со дня его назначения двадцать лет назад. Я был с ним хорошо знаком.
— Думаете, он бы взял взятку?
— За благоприятное решение?
— И за менее строгий приговор.
Джимми Ли закинул ногу на ногу и, покачивая сапогом из страусовой кожи, сплел пальцы на животе. Немного подумав, он проговорил:
— Я сталкивался с возмутительными решениями, но принимались они обычно по глупости или из лени. Нет, мистер Уэстлейк, я не верю, что судья Фосетт или любой другой судья в Виргинии, штатский или федеральный, брал взятки, не важно, звонкой монетой или как-то еще. Я сказал, что меня ничто не удивляет, но покривил душой. Такая взятка меня бы шокировала.
— Как бы вы оценили репутацию судьи Фосетта? Кристальная честность?
— Так бы я не сказал. В первые годы он держался, но потом изменился и стал рубить сплеча. Всем моим клиентам выносили приговоры за преступления, но не все они преступники. Фосетт считал иначе. Ему ничего не стоило дать подсудимому двадцать лет. Он всегда вставал на сторону обвинения и полицейских. Я не назову это честностью.
— Но денег он не брал?
— Насколько я знаю, нет.
— Нас вот что озадачивает, мистер Арнольд. Если Куинн Рукер говорит правду, то как он сумел передать деньги Фосетту? Он уличный парень, никогда не встречавшийся с Фосеттом. Без посредника наверняка не обошлось. Я не говорю, что это вы, и не намекаю, будто вы во что-то замешаны. Но вы знакомы с системой. Как эти полмиллиона перешли из рук в руки?
Джимми Ли покачал головой:
— Если система подразумевает взяточничество, то я не знаю, как эта система работает. Сам смысл вашего предположения для меня оскорбителен. Вы пришли не к тому человеку.
— Повторяю, я ничего не предполагаю и ни в чем вас не обвиняю.
— Но вы подошли слишком близко к тому и другому. — Джимми Ли медленно поднялся и потянулся к своему диктофону. — Будем считать нашу встречу законченной.
— Можете нас не провожать, мистер Арнольд.
Джимми Ли убрал диктофон в карман.
— Благодарю за доставленное удовольствие. — С этими словами он дернул дверь и исчез.
На той же самой Черч-стрит Ди Рей Рукер входил в другую адвокатскую контору в тот самый момент, когда Виктор Уэстлейк и компания покидали контору Джимми Ли.
Куинн, арестованный вечером в среду, первые десять часов неволи провел в комнате для допросов. После видеозаписи признания его наконец отвезли в городскую тюрьму Норфолка и поместили в одиночную камеру, где он проспал двенадцать часов кряду. До утра субботы ему не позволяли пользоваться телефоном, после чего он почти весь день пытался дозвониться до кого-нибудь в семье, кто захочет с ним говорить. Под вечер его забрали из Норфолка и четыре с половиной часа везли в Роанок.
Едва поняв, что старший брат арестован за убийство федерального судьи, Ди Рей стал искать адвоката, который согласился бы его защищать. Несколько адвокатов в Вашингтоне и Виргинии ответили отказом. Под конец воскресенья другой видный адвокат из Роанока по имени Дасти Шайвер согласился представлять Куинна на первых стадиях следствия, оговорив себе право отойти в сторону в случае, если станет неизбежным судебный процесс. По очевидным причинам местная коллегия не спешила защищать человека, обвиненного в убийстве видного представителя судебной системы.
Некогда Дасти Шайвер являлся партнером Джимми Ли Арнольда. Они были одного поля ягоды. В юриспруденции любое партнерство, хоть мелкое, хоть крупное, неизменно лопается — обычно из-за денег. Однажды Джимми Ли не получил обещанного гонорара, обвинил в этом своих партнеров и переехал на другую сторону улицы.
Ранним утром в понедельник, еще до оглашения обвинительного акта, Дасти удалось провести с Куинном час в тюрьме. Его удивило, что клиент уже сознался. Куинн настаивал, что его принуждали, обманывали, подвергали давлению, запугивали, что его признание — фальшивка. Теперь он заявлял, что невиновен. По пути из тюрьмы Дасти забрал из офиса федерального прокурора экземпляр обвинительного заключения. Он как раз сосредоточенно изучал этот документ, когда секретарша доложила о приходе мистера Ди Рея Рукера.
Из них двоих именно Дасти — длинные седые лохмы, выгоревшие джинсы, красная кожаная куртка — смахивал на наркоторговца, а Ди Рей в костюме от «Зенья» больше походил на юриста. В тесном кабинете Дасти состоялся обмен осторожными приветствиями. Начинать следовало с предварительного гонорара. Ди Рей открыл кейс «Прада» и вынул пятьдесят тысяч долларов наличными, которые Дасти пересчитал и убрал в ящик стола.
— Вы знаете, что он уже сознался? — спросил Дасти, убирая деньги.
— Что он сделал?! — изумился Ди Рей.
— Сознался. Говорит, что подписал показания о совершенных им убийствах. Вероятно, это заснято на видео. Пожалуйста, скажите мне, что он для этого слишком умен!
— Он для этого слишком умен. Мы никогда не говорим с копами, никогда! Добровольно Куинн ни в чем бы не сознался, будь он хоть трижды виноват. Так у нас не принято. При виде копа мы мигом звоним адвокатам.
— Он говорит, что допрос длился всю ночь и он сначала отказался от своих прав, потом несколько раз просил адвоката, но два агента ФБР все не умолкали. Они запутали его, смутили, у него начались галлюцинации. Он уже не мог молчать. Они сказали, что повесят на него два тяжких убийства и под суд пойдет вся семья, поскольку эти убийства — часть ее бизнеса. Они наврали ему, обещали помощь в случае, если он будет с ними сотрудничать, сообщили, что семья судьи Фосетта против смертной казни, и тому подобное. Так продолжалось часами, пока он не сломался и не дал им то, чего они требовали. Всего, что там происходило, он не помнит, настолько тогда устал. А когда очнулся и стал вспоминать, происшедшее представилось ему сном, кошмаром. Лишь через несколько часов он понял, что натворил, но многое, к сожалению, забыл.