Они стояли на площадке и ждали лифта. Хальдерс нажимал на кнопку, но ничего не происходило. Только вентиляция шумела в шахте, как полноправная хозяйка.
— Пойдем пешком? — предложила Сара.
— Нет, подождем.
Лампочка загорелась, и где-то наверху заскрипело и зашуршало.
— В воскресенье я оставил машину у киоска на Стургатан и заскочил на секунду купить газету.
— Свою машину?
— А чью же?
— Я имею в виду, не полицейскую?
— Разве мы разъезжали когда-нибудь на рабочих машинах в выходные?
— Прости.
— Мне продолжать?
— Да, очень интересно.
Сара постаралась выглядеть искренней.
— Я оставил ключ в машине, потому что знал, что пробуду в киоске не больше минуты. Я вышел через сорок пять секунд и увидел зад своего личного автомобиля, заворачивающего на Южную улицу. Готово, угнан.
— Я понимаю.
— Сорок пять секунд!
— Да.
— Очень кстати тут подвернулась какая-то тетка на тачке, остановившаяся, чтобы купить бог знает что, и я прыгнул на сиденье рядом с ней и крикнул: «Вперед за той машиной на повороте», — и она втопила газ!
— А что ей оставалось делать?
— Я даже не показал удостоверения.
Они вошли в лифт и нажали кнопку. Хальдерс навис над Сарой.
— Уже в погоне я объяснил ситуацию. По-моему, воришка нас не заметил. Он повернул направо и поехал через площадь Гетаплатсен к больнице. Вы слушаете?
— Да, да.
— Мы ехали за ним, и на светофоре этот урод остановился, я выпрыгнул из машины, подбежал к нему и пнул ногой по двери. И знаешь, что я тогда увидел?
— Догадываюсь.
— Девку под кайфом! Наркоманку. Как она умудрялась ехать, я не представляю. Но она тут же сообразила, в чем дело, и заперла все двери.
Хальдерс возбудился, переживая в лифте все заново.
— Но окно было закрыто не до конца, и я просунул туда пальцы и потянул, и вдруг половина стекла рассыпалась вдребезги у меня в руках! Девка забилась под руль и стала кричать: «Не бей меня, не бей меня», — и вокруг нас стал собираться народ.
Сара слушала, представляя эту сцену: красный двухметровый Хальдерс в центре города, в беспамятстве от гнева.
— И что было дальше?
— Что дальше? Дальше я вытащил девку из машины и позвонил коллегам. И знаете, что дальше? Какой-то кретин попытался заставить меня выпустить девку!
— Ты объяснил, в чем дело?
— У меня не было шанса. Собралась толпа, и пара теток кричала «фашист» и все такое.
— Не «сексист»?
— Что?
— Нет, ничего.
— Жуть какая-то. И стало еще хуже, когда я достал удостоверение и показал этим идиотам.
— Их не успокоило, что ты полицейский?
— Наоборот!
— И то, что твою машину угнали?
— Я же говорю, никакого сочувствия, только презрение к полиции. Писали о ненависти к политикам, но на самом деле ненавидят полицейских.
Они вышли из лифта и направились к комнате Сары.
Два монитора нетерпеливо мигали в ожидании команды. В комнате было душно и жарко, жужжал вентилятор в системном блоке. Изображение плыло, как на телевизоре, которому осталось жить две недели.
— Ты воспринимаешь это недостаточно лично, — вежливо высказалась Сара.
— Недостаточно — что?
— Они разозлились не на полицию. Только лично на тебя, Фредрика Хальдерса.
Он вернулся домой загоревший и с легкими угрызениями совести. Как будто несколько песчинок застряло за воротником и натирает и их никак не вытащить. Рубашка была новая, но ощущение именно такое.
Лена больше не спрашивала о деньгах. Она радовалась поездке. Как-то он сказал, что для бедных тоже светит солнце, и это ей не понравилось — она была гордая.
После приезда он залег на дно, ничего не делал. Только поговорил с тем, кому он продавал краденые вещи, получил от него наводку. И все. Пора было приступать к работе, но у него оставалось незавершенное дело.
Он сходил было к тому дому, но прошел мимо, не в силах стоять и ждать, когда он будет возвращаться домой. Слишком много крови там было.
«Поможет ли им анонимный сигнал? Стоит ли игра свеч? А если я этого не сделаю и такое случится опять? Как я буду жить дальше? Нет, я должен это сделать. Я это сделаю».
После каждого проведенного здесь дня она чувствовала себя одинокой, как никогда. «Мне бы самой кому-то выговориться, — думала она. — Тяжело только слушать и слушать».
С первого дня в полиции Ханне Эстергорд стала утешением для сотрудников, но она по-прежнему не очень хорошо понимала свою задачу. «Надо провести независимое исследование, — привило ей в голову. — Средства выделит церковный совет. Проблемы возникают в основном у мужчин, не у женщин, — размышляла она. — Если это только можно назвать проблемами. Они бурно на все реагируют или застывают в оцепенении после стресса. Им дают отгулы, и некоторые приходят ко мне, но этого недостаточно. В мире слишком много зла».
Она просидела час с Ларсом Бергенхемом. Он рассказывал о своих кошмарах после того, как увидел убитого мальчика на улице Чалмерсгатан, англичанина или шотландца. Картинки перед глазами не желали исчезать.
Она задавала вопросы, но он не много сказал, только лишь, что кошмары не отпускают и утром.
— Многие справляются значительно легче.
— Откуда вы знаете?
— Судя по всему, это так.
— Вы говорили с коллегами? Обычно это помогает.
— Говорил… Это выглядит, как будто я хочу облегчить свою душу.
— Так и должно быть. Не надо бояться облегчать душу. Тот, кто берет на себя слишком тяжелый груз, не в силах поднять его даже в спортзале.
— А вы качаетесь в зале?
— Когда-то занималась, но бросила.
— Правда?
— Священник всегда говорит правду.
Они побеседовали еще. Бергенхем медленно подбирал слова, как будто думал о чем-то другом. За высказанными словами прятались невысказанные.
— Иногда я не нахожу себе места от беспокойства, — сказал он. — Мы ждем ребенка. Я не знаю, то ли поздние смены, то ли что другое в моей жизни повлияло, но что-то не в порядке.
«Нет ничего необычного в том, что мужчина тяжело переживает появление первого ребенка, — думала Ханне. — В жизни столько меняется».
— Все ли в порядке… с беременностью? — спросила она.
— Что? Да, все очень хорошо.