— А тут тепло! — заметила я, снимая куртку
— Конечно, централизованное отопление работает всю зиму, — пояснил Грег. — Надо бы убрать продукты в холодильник,— сказала я.
— Хозяйничай, — улыбнулся он.
Когда мы освободили пакеты, я решила что-нибудь приготовить, так как уже проголодалась Грег мне не мешал. Он устроился в гостиной на диване. Но мне показалось странным, что он ничего не смотрит и не читает. Обычно он не любил вот так праздно проводить время. Я быстро перекусила и вернулась к нему. Грег что-то писал на листе блокнота, но когда я вошла, явно засмущался и убрал блокнот в карман пиджака. Спрашивать я не стала, зная, что если он не захочет, то все равно не скажет.
«Может, снова пытается писать стихи? — размышляла я, глядя на его опущенные ресницы, скрывающие взгляд. — Тогда мне тем более не следует лезть с расспросами».
Я помнила, как он пытался сочинить мне стихотворное поздравление к дню рождения и что из этого вышло. Грег болезненно реагировал на такие неудачи, поэтому я предпочитала его не тревожить. Однако я не могла забыть и те строки, которые нашла тогда же, на другой стороне листа: «Меж двумя мирами вставший на излом, я всегда на грани меж добром и злом...»
Они буквально врезались мне в память и кажись странными, словно их написал не он.
Или, скорее, словно это был какой-то прорыв в его сознании, будто внутри произошел перелом.
Но тогда Грег это стихотворение не закончил.
— Чем займемся? — спросил он, наконец, справившись со смущением.
— Чем хочешь, — ответила я и приблизилась.
Его глаза засияли. Меня потянуло к его приоткрывшимся губам. Мы начали целоваться и быстро дошли до состояния невыносимого возбуждения. Так долго сдерживаемая страсть дала о себе знать. Мы были одни, все недоразумения разрешились, к тому же я больше не сомневалась в его любви и была уверена, что это чувство будет длиться вечно. Поэтому полностью расслабилась и уже ни о чем не думала. Мне хотелось лишь одного — ощутить полное слияние с любимым. Других мыслей не было. Через какое-то время Грег подхватил меня на руки и отнес на второй этаж в свою спальню. Я хорошо помнила эту комнату, именно здесь мы уже пытались отдаться друг другу. Мы улеглись на кровать. Все та же картина висела над изголовьем. Это было произведение Ренаты. На полотне мы стояли, прислонившись спинами друг к другу. Грег был по-прежнему на ночной половине, а я — на дневной. Рената добавила деталь. На моей поднятой ладони сидела лазоревая бабочка. Казалось, она вот-вот взлетит. Для меня эта бабочка сразу стала символом бессмертной души. И мне безумно хотелось, чтобы она однажды перелетела к Грегу.
— Люблю эту картину, - прошептала я, глядя на полотно.
— И я, - ответил Грет, освобождаясь от одежды.
Его глаза не отрывались от моего лица
Я стянула свитер, расстегнула джинсы. Грег уже был полностью обнажен, но меня больше Не смущала его нагота. Его тело казалось мраморной статуей прекрасного юноши, и я получала эстетическое удовольствие, любуясь совершенными формами. Я тоже полностью разделась. Грег приподнялся и провел кончиками пальцев по моим плечам, затем по груди, спустился к животу. Мне стало немного щекотно, я засмеялась, поеживаясь от холода его пальцев. Улыбка сбежала с его лица, он опрокинул меня на спину. Ощутив тяжесть его прохладного тела, я не смогла сдержать стона, обхватила его за шею и прижала к себе. Его губы не отрывались от моих, жар желания сжигал меня изнутри, наши дыхания смешались...
Когда я ощутила легкую боль проникновения, то вздрогнула, но не остановилась, а наоборот подалась ему навстречу. Ощущение солнечного счастья от полного слияния с любимым охватило меня, мир мгновенно расцветился радугой, эйфория вознесла выше небес. Грег дышал все тяжелее, его глаза были закрыты, губы налились кровью. Но он все не отпускал меня...
— Любимый, — шептала я в его приоткрытые губы.
— Любимая, — отвечал он.
Но вот он отстранился. Его глаза были по прежнему закрыты. Я отодвинулась на край кровати. Я знала, что сейчас произойдет, но была уверена в нем. Грег, по-прежнему не глядя на меня, вскочил с кровати и проговорил с мукой в голосе:
— Отвернись, прошу тебя! Не смотри!
Последнее слово он уже кричал. Я тут же отвернулась к стене, натянула на себя покрывало, зажала уши и зажмурилась. Но все равно слышала, как он тяжело дышит, как рычит, а потом хрипит. И вот все стихло. Я боялась смотреть. Но скоро ощутила такой внутренний холод, такую навалившуюся на меня пустоту, что поняла, Грега больше нет. Я откинула одеяло. Комната опустела. Я оцепенела и даже не могла плакать. Мы так долго ждали этого, так хотели. И вот все свершилось. Я знала, что Грег в этот миг очнулся в том заброшенном доме в Москве 1923 года, что он стоит возле петли... и что он все помнит.
— Любимый! — сказала я и словно послала слова через пространство в далекое прошлое. — Я с тобой!
Я будто ждала ответа, но в комнате было тихо.
И вдруг лазоревая бабочка вспорхнула с моей ладони на картине. Я это четко видела. Она перелетела на сторону Грега, опустилась ему на грудь. Ее яркие крылышки порхали, и от этого быстрого движения тьма размывалась вокруг них. Скоро ночь исчезла, и всю картину залило солнце. Я не сводила с бабочки глаз. Она неожиданно вылетела из картины, покружилась надо мной и плавно опустилась на блокнот, лежащий на полу возле брошенного пиджака. И исчезла Я подняла блокнот. На его листке было На писано стихотворение почерком Грега:
Меж двумя мирами
вставший на излом,
Я всегда на грани
меж добром и злом.
Я всегда на пике,
там где тьма и свет,
Я всегда в том миге,
где ответа нет,
Я всегда в том месте,
где мой путь как нож,
Где проходят вместе
истина и ложь,
Где границы четки
и весь мир разъят.
Между белым, черным
я всегда — распят.